ТЕМА ДНЯ ПРАВОЗАЩИТНИКИ
Анна Политковская, конечно, была не единственным радикальным критиком путинского режима. Резко негативные оценки и режима, и лично президента высказывают многие журналисты и политики, однако слова их не имеют того резонанса, который имели публикации Политковской. Отличие Политковской состояло в том, что в основе этих публикаций лежала репортерская работа. Рассказы о конкретных случаях убийств, пыток, похищений, нарушений прав человека. По сути, Политковская была пишущим правозащитником.
Расследование убийства Политковской взял под личный контроль генеральный прокурор "в связи с особой значимостью и широким общественным резонансом данного дела". Однако общественный резонанс этот не так уж и велик. Правозащитная деятельность и правозащитная журналистика в глазах общества имеют маргинальный статус. Федеральные телеканалы и видные политики (в частности, и из официального лагеря) выражали вчера возмущение происшедшим, требовали найти и покарать виновных. Но это связано скорее с тем, что убийство Политковской бросает тень на Кремль, который она так яростно критиковала. А реакция российского интернет-сообщества, например, была совсем иной: большинство комментаторов "блогосферы" высказывались в адрес Политковской или прямо враждебно, или с пренебрежением. Правозащитник для большинства россиян становится фигурой все более сомнительной и бесполезной: в лучшем случае — полусумасшедшим, в худшем — агентом влияния подрывных сил.
Само понятие "правозащитник" унаследовано сегодняшней Россией от эпохи позднесоветского, мягкого авторитаризма. За два-три десятилетия до того правозащитная деятельность была невозможна, но в 1960-1970-х некоторое смягчение нравов позволило играть с режимом в опасную игру: требовать от властей буквального и точного соблюдения их же собственных советских законов. В этом случае правозащитники не выступали прямо за смену общественного строя, что было уголовным преступлением. Формально властям нечего было им инкриминировать, и именно потому для борьбы с ними приходилось изобретать другие методы — например, помещение в сумасшедший дом. После того как СССР подписал в 1975 году в Хельсинки "Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе", возможности правозащитников расширились: они могли теперь добиваться не только прав, предусмотренных советской конституцией, но и прав человека в их западном понимании, апеллировать к международным правовым актам.
Правозащитники существовали, конечно, не только в СССР, но и в других странах, где авторитарный режим стеснялся признаться самому себе и окружающему миру в собственной авторитарности. В таких странах, например, в Мексике, немедленно возникал разрыв между писаным, формальным правом и правом "настоящим", в соответствии с которым жила страна. Именно этот разрыв использовали правозащитники. В России в последние годы такой разрыв между декларативной приверженностью нормам демократии, законности и прав человека и политической реальностью увеличивался на глазах. Но оказалось, что спрос на правозащитную деятельность при этом в стране не возник. В мае этого года 54% россиян заявили в ходе опроса "Левада-центра", что для них существуют более значимые ценности, чем права и свободы человека. Ценности имеются в виду по большей части материальные. В последние десять лет россияне устойчиво называют наиболее важным для себя "право на бесплатное образование, медицинскую помощь, на обеспечение в старости, при болезни". По данным "Левада-центра", доля ставящих эти социальные права на первое место выросла с 64% в 1994 году до 76% в 2005 году. С 49% до 57% выросла за этот же период доля тех, кто ставит на первое место "право на хорошо оплачиваемую работу по специальности", с 33% до 45% — право на гарантированный государством прожиточный минимум, с 29% до 35% — право владеть собственностью. Свобода слова важна лишь для 28%, право на получение информации — для 19%, право избирать своих представителей в органы власти 16%. На первом месте у россиян стоят конкретные, материальные права и ценности, а не абстрактные права человека, и связи между "правом владеть собственностью" и "правом избирать своих представителей" граждане не видят. В итоге оказывается, что общество и власть сегодня едины в своем отношении к правам человека как к непонятной формальности, и граждане, и правители живут совсем не по тем законам, за соблюдение которых пытаются бороться правозащитники. В рамках этого "антиправового" консенсуса граждане считают себя вправе ждать от властей улучшения материального положения. Правозащитники же выглядят бесполезными нарушителями этой симфонии.