дата балет
На Новой сцене Большого театра прошел концерт Московской государственной академии хореографии (МГАХ) в честь 70-летия ее художественного руководителя балетмейстера Генриха Майорова. ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА с большим трудом разглядела следы творческих усилий юбиляра.
История творческой жизни худрука и замзавкафедрой хореографии и балетоведения МГАХ, заслуженного деятеля искусств Бурятии и лауреата Госпремии Генриха Майорова удивительна — карьеру балетмейстера ему обеспечил один концертный номер. Номер назывался "Мы", а поставил его 33-летний второкурсник Ленинградской консерватории в 1969 году для 17-летней выпускницы ленинградского училища Люды Семеняки. Номерок незатейливый: трое почти карикатурных оболтусов видят задорную девчонку, выпендриваются как могут, но так и не добиваются ее внимания. В смысле хореографии в нем не было ничего оригинального: парни пользовались давно апробированным языком балетных хулиганов (завернутыми позициями, стилизованной чечеткой, разножками-прыжками, битьем себя в грудь), девчушка — вечными па-де-ша, батманчиками и подпрыжечками. В анналы советской балетной истории номер "Мы" определила будущая народная артистка СССР Людмила Семеняка. Ее беззаботная девчонка словно соскочила на балетные подмостки с оттепельного экрана: таких приватных героинь — беззаботных, не обремененных чувством долга и высокой любви — балет еще не производил. Начинающего хореографа причислили к разряду современных. Студент Майоров закрепил успех удачными номерами к конкурсам и балетом "Чиполлино", обеспечившим ему место балетмейстера в Киевском театре оперы и балета.
Другие работы господина Майорова (последний балет хореограф поставил в 1984 году) помнят лишь те, кто их танцевал. Автор постепенно сходил по номенклатурной лестнице — после двухлетнего руководства киевским балетом (1977-1979) ему последовательно доверяют Ансамбль народного танца Белоруссии, балет на льду и Московский мюзик-холл. В 1989 году он нашел наконец-то постоянное и приятное место работы — должность заместителя Юрия Григоровича на кафедре хореографии МГАХ. От наставника начинающих балетмейстеров требовалось сохранять традиции и не высовываться. Это умение господин Майоров с блеском проявил во времена волевой Софьи Головкиной, что позволило ему укрепить свое положение при ее не менее волевой преемнице Марине Леоновой.
Руководимая худруком Майоровым московская академия никаких балетмейстеров не производит. Сам он, разумеется, ничего не ставит. Программа концертов МГАХ поразительно дремуча, самые "свежие" шедевры — полувековой давности, да и те идут в искореженном виде. На концерте по случаю юбилея худрука академия предъявила весь свой золотой фонд: спрессованного худруком Майоровым до состояния одноактности трехактного "Щелкунчика" Василия Вайнонена (1930-е годы), первую часть "Классической симфонии", поставленной Леонидом Лавровским в год выпуска нынешней ректорши МГАХ, и среди концертных номеров "Мы", с которых и началась карьера господина Майорова. По правде говоря, восстановив юношеское произведение юбиляра, МГАХ оказала своему руководителю медвежью услугу: предъявленные публике "Мы" сильно пошатнули легенду о забытом шедевре.
Однако настоящий шедевр в программе концерта все-таки обнаружился — "Русская" в постановке Касьяна Голейзовского. Номер известный, можно сказать — затрепанный (даже Анастасия Волочкова взяла его на вооружение), и выглядит он обычно преотвратно — топорным сувенирчиком а-ля рюс. В этом нет ничего странного: изощренную хореографию нашего главного импрессиониста почти невозможно сохранить, так зависима она от индивидуальности первых исполнителей, столько в ней крошечных нюансов, так много конкретных задач в каждом внешне орнаментальном движении. В гениальность Голейзовского приходится верить со слов немолодых очевидцев его недолгого оттепельного триумфа (опального старца допустили к столичной сцене только в начале 1960-х, но уже через пару лет снова "прикрыли"), ведь его уцелевшие "Половецкие пляски" и "Цыганский" из "Дон Кихота" искажены до неузнаваемости.
Так вот, босоногая школьница Нина Волкова исполнила "Русскую" так, будто старик Голейзовский только что лично выпустил ее из репетиционного зала, столько тончайших деталей, столько благородной простоты и природной естественности обнаружилось в этом танце. На сцене возникало волшебство, сравнимое с какими-нибудь раскопками Трои: на ваших глазах кусок грязной глины превращался в золотой шлем Ахилла. Кто был этим талантливым археологом, воскресившим прошлое с помощью талантливой девочки, программка концерта умалчивает.