ДИНА ХОДЖАЕВА, дочь фотографа Макса Пенсона, рассказала ЛИЗЕ Ъ-НОВИКОВОЙ, каким она помнит своего отца.
— Делился ли с вами отец секретами мастерства?
— Нас в семье было четверо детей. Два брата и я посвятили себя фотографии, но я должна сказать, что отец нас никогда не учил. У него не было времени, кроме того, он считал, что мы должны сами прийти к этому. У всех у нас были свои фотокамеры: он нам их подарил, чтобы не было раздора. Но нас окружала фотография. Ведь каков был его день? Он вставал в восемь-девять утра, занимался обработкой фотографий, которые он делал для ежедневного выпуска "Правды Востока". Затем уходил в редакцию за новыми заданиями. Если заданий не было, он выискивал их сам. Дальше — съемка, и только часов в восемь-девять вечера приходил домой. Не раздеваясь, проявлял пленку, ему был важен результат. Пока пленка сушилась, он ужинал и ложился отдыхать часов до 11. Потом он вставал и до пяти-шести утра печатал и сушил. И когда мы утром просыпались, вся квартира была в фотографиях.
С нами он никогда специально не занимался. Даже когда я его попросила просто показать, как зарядить пленку в кассету, он сказал: "Меня никто не учил, и я тебя учить не буду: доходи до этого сама". Тогда были сложные кассеты, я мучилась, но все же заряжала сама. Занимаясь всю жизнь фотографией, я все же пришла к выводу, что некоторым деталям совершенно невозможно обучить, точно так же как нельзя научить человека рисовать или писать.
— С какими фотоаппаратами работал ваш отец?
— Первоначально он работал на стекле, это был довольно тяжелый фотоаппарат. По нашим меркам это был смешной аппарат, надо было накрыться темным покрывалом, чтобы его перезарядить. Поэтому и фотографии этого периода наиболее статичные. А в 1926 году, когда появилась пленка, он начал работать с немецкой "Лейкой".
— Сейчас архив разбросан по всему миру, на нынешней выставке представлена хоть и важная, но только часть общего наследия. А каков, по-вашему, цельный образ фотографа Макса Пенсона?
— Отцу как художнику всегда хотелось особо отмечать наиболее понравившиеся сюжеты из каждодневной хроники. В свободное время он печатал именно эти кадры в довольно большом по тем временам размере 50 на 60. Их он окрашивал в коричневый цвет, чтобы добиться наибольшей художественности, это называлось вирирование. Он показывал эти фотографии нам, так что мы были первыми его критиками. И на этой выставке есть несколько таких фотографий. Именно это его кредо. То, что ему по-настоящему нравилось, он делал уже для себя, ради своего удовольствия.