фестиваль театр
В Осло завершился большой театральный фестиваль, посвященный столетию со дня смерти Генрика Ибсена (Ъ писал о нем 13 и 15 августа). Одним из главных его событий стал спектакль известного каталонского режиссера Каликсто Биейто "Пер Гюнт". Посмотрев эту постановку, РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ в очередной раз пожалел, что "Пер Гюнт" почти не идет в России.
Только что на проходящем в Москве фестивале "Новая драма" с лекцией выступал руководитель театральных программ немецкого телеканала ZDF Вольфганг Бергман. Помимо прочего, господин Бергман продемонстрировал фрагменты недавно снятого немецкого телефильма по пьесе Генрика Ибсена "Пер Гюнт". На экране мелькали выразительные современные лица, сегодняшние молодые люди в майках и джинсах, на автомобилях и яхтах — и даже по видеонарезке из коротких отрывков было понятно, что не только их одежды, но и их эмоции вполне современны. Не стоит, разумеется, судить о фильме, не посмотрев его целиком. Важно другое: из всего золотого фонда мировой классической драматургии ибсеновский "Пер Гюнт" едва ли не легче прочих поддается адаптации к современности. Можно было бы прибавить оборот "как ни странно": казалось бы, норвежский фольклорный мир, из которого выращена пьеса Ибсена, весьма далек от немецких, российских, да и норвежских насущных проблем.
Но сама история феерического взлета и последующего краха простого деревенского парня, история обреченности амбиций и слепого эгоизма кажется чрезвычайно актуальной — для России в том числе. Поэтический язык, наличие на сцене троллей и прочих странностей, равно как и изрядная длина пьесы, на самом деле не являются помехами, извиняющими невнимание к "Пер Гюнту". На Ибсеновском фестивале было показано несколько весьма оригинальных версий пьесы. Но наибольший успех выпал на долю спектакля каталонского режиссера Каликсто Биейто.
Господин Биейто поставил "Пер Гюнта" страстно, иронично и изобретательно. Казалось бы, трудно представить себе более разнящиеся темпераменты, чем испанский и норвежский. Можно сказать, Каликсто Биейто представил себе, что было бы, если бы норвежцы вдруг стали испанцами. Режиссер вроде бы оставил местом действия Норвегию — через всю сцену протянуты гирлянды норвежских флажков, пародирующие всем известную привязанность норвежцев к своему стягу, а в углу стоит киоск с местными сувенирами. Однако градус перебранки между черноволосым оболтусом Пером, явно принадлежащим к поколению выбравших пепси, и его матерью, истово таскающей алюминиевые бочонки, выдает в персонажах совершенно иную природу. Впрочем, сценическую Норвегию можно считать и абстракцией: ведь и Ибсен писал "Пер Гюнта" в эмиграции, не описывая, а скорее, воображая и пересоздавая мир далекой от него родины.
Гораздо важнее узнаваемых норвежских флажков в спектакле театра "Ромео" из Барселоны кажутся безликие строительные леса, заполняющие сцену. Это мир, переживающий перманентную реконструкцию, мир, в котором люди отчаялись обрести не просто уют, но хоть какую-то систему координат. Зато они гуляют на полную катушку. Калейдоскоп эпизодов, в которых Ибсен описывает фантасмагорический жизненный путь Пера, на руку Каликсто Биейто — в его спектакле мелькают веселящиеся циничные яппи и жестокие городские хулиганы, раскрашенные трансвеститы (спектакль моментами напоминает фильмы Педро Альмодовара) и путаны. А в антракте действие перемещается со сцены в театральный буфет, где на мнимой пресс-конференции дорвавшийся до мировой власти парвеню Пер Гюнт дискутирует с официальными представителями крупнейших европейских стран.
Каликсто Биейто вроде бы бдительно охраняет спектакль от какой-либо лирики. Вдохновенное "Утро" из хрестоматийной сюиты Эдварда Грига "Пер Гюнт" в спектакле хрипло звучит из радиоприемника в самый неподходящий момент. А Сольвейг оказывается поначалу близорукой страхолюдиной в обносках, толстых очках и с неаккуратно собранными в пучок волосами — но тем трогательнее финал первого акта, когда она выбегает на авансцену в одном нижнем белье, со скомканным платьем в руках, наконец решившаяся отдать себя Перу. Но того уже и след простыл. Спектакль Каликсто Биейто чужд философским откровениям, но есть в нем, помимо сарказма и подкупающей южной витальности, точечные чувственные уколы, которые словно уравновешивают, утепляют тотальную деконструкцию пьесы.
Драматург Национального театра из Осло Ба Клематсен, собиравшая программу Ибсеновского феста, призналась вашему обозревателю, что к 100-летию со дня смерти Ибсена был сделан именно фестиваль деконструкций — камерная петербургская "Нора" в постановке Михаила Бычкова, представлявшая в Осло Россию, была едва ли не самым традиционным спектаклем фестиваля. Именно "Пер Гюнт" стал пьесой, пережившей за те три недели, на которые все пять сцен Национального театра были отданы Ибсену, самые разнородные переосмысления (Ъ уже писал о спектакле-кабаре из Дании по мотивам этой пьесы, но были еще динамичный исландский "Гюнт" и местный, норвежский, в котором играли глухие). Как и многие крепкие классики, Ибсен подобен самозакаливающемуся металлу, по которому чем больше бьют, тем он прочнее,— чем активнее и смелее деконструируют его драмы, тем надежнее оказываются их построенные на века смысловые и сюжетные конструкции.