Слова заместителя государственного секретаря США Строуба Тэлботта "меньше шока, больше терапии", обращенные к российским реформаторам, пожалуй, лучше других формулируют проблему, которая, с точки зрения экономической политики, будет главной для руководителей России в ближайшие две недели. Именно столько времени осталось у президента и главы правительства для определения основных характеристик экономического курса, который им предстоит осуществлять как минимум в наступившем году. Именно сейчас должно быть принято решение о том, будут ли внесены коррективы в проводимую с начала 1992 года экономическую политику, формально ориентированную на соблюдение стандартов международных финансовых организаций. И если изменения будут, то какие именно. В несколько упрощенной форме задача правительства сводится к выбору: сохранить ли приоритет за преимущественно финансовыми показателями или перейти к многофакторной системе, при которой финансовая стабилизация является лишь одним из признаков, характеризующих успех или неудачу экономического курса. Показательно, что перед аналогичным выбором стоят сейчас и международные финансовые институты.
Согласно официальной хронологии вчера истек срок, отведенный премьер-министром на подготовку основных документов для намечавшегося ранее на 17 февраля расширенного заседания российского правительства. До сих пор все указывало на то, что предстоящее заседание ознаменует собой существенный поворот в экономической политике правительства: усиленное акцентирование ее промышленной составляющей при ослаблении внимания к чисто монетарным показателям. С формальной точки зрения это означало бы также и усиление регулирующей роли государства в экономике.
Однако казалось бы уже предрешенная смена вех была на прошлой неделе поставлена под вопрос традиционным в своей неожиданности президентским фактором. Заявленное на 18 февраля программное выступление в парламенте главы государства поставило под сомнение сроки проведения заседания правительства, которое, вероятно, будет отложено на неделю. Упорное нежелание премьера преждевременно обнародовать свою экономическую платформу объясняется не только осознанием того факта, что реальный центр экономической политики находится в настоящее время не в Белом доме — новой штаб-квартире российского правительства, а в Кремле, но и отсутствием достоверной информации о том, каким образом расставит акценты в своем выступлении Борис Ельцин.
Однако перед составителями президентских речей стоят те же проблемы, что и перед сотрудниками аппарата правительства. Продолжающийся спад плюс нарастание социального недовольства, в ходе декабрьских выборов ставшее серьезным политическим фактором (впервые за три последних года), ставят под вопрос безальтернативность выбранного в ноябре 1991 года курса на экономическое реформирование с помощью упрощенного монетаристского инструментария. Именно за упрощенное восприятие монетаризма, построенное на "трех китах" — количественной теории денег (объем которых в обращении определяет уровень товарных цен), монетарной теории экономических циклов (как обусловленных колебаниями денежной массы) и априорной неэффективности госрегулирования, — критикуют и практику экономической реформы в России, и деятельность международных финансовых институтов в посткоммунистическом мире. Кроме однобокой трактовки доктрины "чикагской школы", главными мишенями для критики оппоненты сделали также отсутствие ориентации на развитие частного предпринимательства и отказ от учета традиционного фактора в развивающихся экономиках (в том числе и России).
Действительно, сила монетаризма на Западе, особенно в США, во многом обусловлена тем, что он является составной частью философии частного предпринимательства, активным проповедником которой и стал основоположник этой теории Милтон Фридмен. В этом отношении характерен опыт применения монетаристского инструментария администрацией Рональда Рейгана. В своем первоначальном виде программа "рейганомики" представляла сочетание как стандартных монетаристских мер (повышение учетной ставки процента и стабилизация объема эмиссии), так и рекомендаций "теории предложения" (supply-side economics), ориентированных на стимулирование производства и рост производительности труда (например, программы развития энергетики и переподготовки рабочей силы). Стержнем "рейганомики", однако, было последовательное сокращение налогового бремени как ключевого фактора создания благоприятного инвестиционного климата в стране, что, как известно, способствует укреплению предпринимательского духа. При этом рост бюджетного дефицита не рассматривался как угроза стабильности финансовой системы страны — до тех пор пока он покрывался за счет неэмиссионных источников (государственных долговых обязательств, курс которых, благодаря авторитету правительства США и незыблемости американской демократии, был стабильно высоким). На последующем этапе, правда, рейгановская модель тоже спровоцировала значительного усиление экономической роли государства, выразившееся в беспрецедентном росте военных расходов. Однако финалом экономической политики эпохи Рейгана стало не только повышение привлекательности Соединенных Штатов как объекта приложения капиталов и техническое перевооружение американской промышленности, но и победа в "холодной войне", не в последнюю очередь связанная с реабилитацией понятия "капитализм".
С завершением эпохи "холодной войны" связана и дискуссия