фестиваль театр
В Москве проходит традиционный фестиваль современной пьесы "Новая драма". Поскольку его программа составлена довольно-таки мозаично, по рецепту мелко нарезанного винегрета, РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ счел, что лучшая форма для отчета — поденный дневник театрального обозревателя.
В первый вечер на "Новой драме" давали заморскую знаменитость. Не то чтобы знаменитость всем известную и всеми ожидаемую: зал Центра Мейерхольда едва заполнился желающими. Однако возгласы "О, Ричард Максвелл!" от европейских фестивальных скаутов мне приходилось слышать неоднократно. "Обязательно пригласите его,— советовали мне.— Это самый интересный некоммерческий режиссер в Штатах". Так что когда на афишах "Новой драмы" я увидел группу New York City Players со спектаклем господина Максвелла "Требуется барабанщик" (он не только поставил его, но и сам написал пьесу), в глубине души даже зашевелился червячок зависти: обошли на повороте! А когда посмотрел — отлегло.
На сцене два человека и два источника звука — пианино у стены и ударная установка в центре. На первом играет женщина, по второй колотит ее сынок. Музицируют оба так себе, но дело не в чистоте или слаженности звучания, а в конфликте типов инструментов. Потому что в свободное от музыки время они монотонно выясняют отношения — то затихающий, то с новой силой разгорающийся диалог звучит так, как будто актеры Эллен Лекомпт и Пит Симпсон начитывают лингафонный курс бытового американского языка для продвинутых пользователей: говорят бесстрастно, отчетливо и быстро. Скучный разлад поколений отягощен недавней аварией, после которой нога парня все еще загипсована, и внушительной суммой страховки. В общем, на спектакль произведение Максвелла не тянет, это скорее небездарно, с настроением выполненный этюд на соединение современной речи и музыки. Если что и изумляет, так это сообщение о призах за сценографию и свет, полученных в Америке. Премированное оформление оказалось настолько непринципиально для художественной целостности спектакля, что его вообще оставили в Нью-Йорке, а в Москве смастерили на скорую руку похожую рядовую выгородку. Что касается света, то он действительно был: в начале его на сцене включили, а в конце выключили. Больше с ним ничего не происходило.
На следующий вечер я опять испытал зависть — такова была воля участников интерактивного проекта "Демократия.doc". Во время придуманного режиссером Георгом Жено и драматургом Ниной Беленицкой действа зрителей просят сначала зажмуриться, подумать о демократии в России, потом, открыв глаза, найти в зале человека, наиболее похожего на оставшийся образ. Потом тот, кто вызовет у наибольшего количества людей ассоциации с демократией, выходит на сцену, рассказывает на заданную названием проекта тему, а потом уже эту историю должны разыграть по ролям приглашенные из зала. Так вот, вашему обозревателю пришлось изображать аллегорию зависти, которой нашлось место в истории, рассказанной до этого актрисой Ольгой Лапшиной, которую зал выбрал медиумом демократии.
Понятно, что при подобной дебютной идее раз на раз в Театре.doc, где сделан проект, не приходится. В нашем случае и история была не про демократию (актриса рассказала про то, как ехала ночью в поезде в Польше, поведала случайному попутчику свою жизнь, а он оказался ксендзом), и зал наполовину состоял из знакомой друг с другом фестивальной публики. В общем, импровизация не задалась, симпатичные ведущие-психологи растерялись, а стоять на сцене было еще тоскливее, чем сидеть в зале. После того как нас отпустили восвояси, Георг Жено убеждал, что это была одна из лучших "Демократий", потому что атмосфера ленивого, бессильного хаоса лучше всего отражает состояние демократии в России. В таком подходе заключено двойное лукавство. Во-первых, демократия в России такова, что чем хуже пройдет хеппенинг, тем больше он будет соответствовать состоянию предмета. Во-вторых, демократия тут вообще ни при чем, сей проект — не что иное, как старая добрая психодрама, попытка исследовать коллективное сознание случайно собравшихся вместе людей, решать психологические проблемы претворением их в игру.
Превращение уже собственно игровых, театральных форм было продемонстрировано в третий вечер, когда театр "Ад спектаторес" из Вроцлава показывал "Сны" Ивана Вырыпаева. Ранний текст самого актуального российского драматурга (а теперь и кинорежиссера) разыгран куклами. Вернее, куколками. Агата Кучиньская сама придумала и сама играет этот изящный печальный спектакль, разнесенный по четырем стоящим в ряд и отделенным от зрителей стеклами витринам. Жесткий и в то же время поэтичный текст Вырыпаева "окукливанию" не сопротивляется, хотя интонация польских "Снов" оказывается довольно монотонной. Сидя на спектакле, все время ищешь сравнения для кукол госпожи Кучиньской — беззащитные, сделанные из простейших подручных материалов, они похожи то на тянущуюся жвачку, то на лягушат или головастиков, то просто на кучу мусора. Черные стенки со всех сторон, похожие на аквариумы маленькие ячейки, обреченные на вымирание бескровные кукольные существа — в пространстве "Новой драмы" недолго впасть в депрессию.