В воскресенье на Новой сцене Большого пройдет концерт в честь 60-летия педагога-репетитора театра, народного артиста Бориса Акимова. На юбилее будут танцевать солисты ведущих театров мира. ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА расспросила БОРИСА АКИМОВА, экс-худрука Большого и экс-худрука Московской академии хореографии, о секретах его популярности.
— Вас считают одним из лучших в мире педагогов. Как вы завоевали эту репутацию?
— В 1989 году на мои первые уроки в Лондоне съехались многие артистические директора из других трупп. И слухи распространились, слухи — они всегда из Лондона идут. И это, конечно, дало такой толчок ко всем остальным приглашениям.
— Как вас выпустили одного в Лондон во времена СССР? Из-за того, что вы были комсомольским секретарем Большого?
— Меня выпустили потому, что это было по линии Министерства культуры СССР, очень официально. А секретарство тут ни при чем — меня вон в Турцию на гастроли с театром не выпускали, паспорт не давали. Я сказал: "Ну уж если меня не пускают, я вообще ничего не понимаю". Записался на прием к замминистра культуры, тот только взглянул на меня и сразу все понял. В общем, я получил паспорт. Мне сказали: "Будем считать это технической ошибкой".
— Почему ваш класс так полюбили артисты?
— Это просто класс, в котором можно получить удовольствие. Методика там, конечно, тоже присутствует, но для артистов это не так важно. Они ведь приходят в класс разные: усталые, в плохом настроении. И надо придумать, как развязать те узлы, которые накапливаются у одного из-за того, что он немножко в простое находится, а второй, наоборот, в жуткой деятельности, на работе тяжелой. Надо найти золотую середину — увлечь комбинационностью, танцевальностью, неожиданными входами в комбинацию и движениями неожиданными, и здесь должна присутствовать хореографическая сторона. Во всех театрах, в которые я приезжаю, как раз это вызывает интерес. Психологию людей тоже важно знать. Надо сразу найти контакт, а это бывает сложно — приезжаешь в другую труппу, в другую страну, может быть, даже стиль общения другой. Я контакт нахожу, может быть, артистов интуитивно чувствую. Иностранцы-педагоги — сторонники медленной такой проработки, немножко схематично у них получается, механистично. И артистам скучновато. А мы в таком темпе долго работать не можем, мы более взрывные, и та эмоциональность, которую мы во все вкладываем, она присутствует и в классе.
— А вот Большой театр теперь стал приглашать на мастер-классы иностранцев. Это хорошо или плохо?
— Вопрос такой имеет два конца. Чтобы понять, нужно нам или не нужно, надо попробовать. Но это не в наших традициях. Это на Западе всегда были гостевые педагоги, и поэтому артисты легко меняют стили. А наша линия — классы определенных педагогов: одни ходят ко мне, другие идут к другому. Вот в свое время я ходил к Ермолаеву, а другие ходили к Варламову, у которого мне было неудобно заниматься — его стиль физиологически не очень ложился на мои мышцы. Ведь это не случайно, что люди к иностранцам в классы не идут.
— Может, просто не хотят ничего нового?
— Да нет. Вот, говорят, приедет Виолетт Верди на две недели — и мы сразу затанцуем Баланчина. Для того чтобы заниматься Баланчиным, надо все время им заниматься. Он сам, когда приехал в Америку, давал по три часа уроки. И после этого у него родилась своя хореография, он из уроков свой стиль сделал. Когда у нас был один Григорович, мы его так танцевали! Это был наш стиль, и мы его знали, и все это было в нас, в нашей крови. Чтобы делать что-то хорошо, надо этим одним и заниматься.
— То есть надо продолжать танцевать Григоровича?
— Нет, я не это имею в виду... Просто поменять стиль невозможно за две недели. Но если педагог большая индивидуальность, то он дает ребятам простор для анализа, может, кого-то сдвигает с мертвой точки. Это полезно.
— Вас в 2001 году назначили худруком московской балетной школы. От вас ждали реформ, но вы ушли. Или вас ушли?
— Была идея сближения театра и школы — ведь я совмещал должности худрука балета Большого с и. о. ректора школы. И в общем-то дело пошло — мы поставили "Волшебную флейту", открыли двери для талантливых ребят. Но в школе надо было делать глобальные реформы — кардинально менять структуру, художественное направление, кадры. Это процесс грандиозный совершенно. Надо было отдать всю жизнь школе. Но я перестал быть худруком театра, ректором стала Марина Леонова, начался определенный процесс выдавливания. Я все понял, мне пришлось уйти. Это не значит, что я испугался. Если бы я все туда вложил и все отдал, многое могло бы получиться. Но я все-таки человек театра, здесь мой дом.
— Впервые экс-худрук Большого остается работать в театре в должности простого педагога. Вам не обидно?
— У меня нормальные отношения с нынешним худруком Алексеем Ратманским. Когда я был худруком, я оговорил себе право работать педагогом. Чему очень рад, потому что это было мудро. Конечно, когда со мной не возобновили контракт, было немного обидно — ведь были успехи, и Госпремии, и "Золотые маски". Перед уходом мне поручили провести парижские гастроли, и эти гастроли прошли замечательно, все отметили, что труппа в прекрасном состоянии. Я был очень рад, что ушел, поставив такую точку творческую. И вот прошло три года, корабль все равно всегда плывет, и всегда в любом живом организме есть периоды подъема и спада, и иногда эти периоды невозможно объяснить.
— Так сейчас какой период?
— Хороший период, труппа активно работает. Что мне хочется? Появления в театре новых интересных спектаклей с хорошей литературой, с хорошей музыкой. Наверное, это безумно трудно, когда балетмейстер и худрук в одном лице. Тут столько забот побочных — и зарплаты, и квартиры, и составы... А фантазия в это время должна работать, и как? Значит, нужно иметь такую команду рядом, чтобы можно было абстрагироваться, уходить внутрь себя и творить. Вот что я жду от Алексея. От него требуется все-таки ставить.