В Петербургском Доме актера в течение трех дней проходил и позавчера закончился фестиваль поэзии. Из московских знаменитостей на фестивале присутствовал Дмитрий Пригов, из петербургских — Виктор Соснора. Разговор о поэзии, как считает петербургский поэт и критик МИХАИЛ Ъ-БЛАЗЕР, естественно начать с выяснения вопроса, "ночевала" ли она на фестивале или "не ночевала".
Выйдя на люди в чужом доме творчества, петербургская поэзия обнаружила робость, сплоченность и несказанную нежность. Никакого ресторана Союза писателей, безудержной пьянки и грязного, со слезой, буйства. Напротив — выстиранный костюм и, по возможности, галстук. Первый поцелуй, лирические откровенности. Очень личные, чуть меланхоличные, чистая исповедальная интонация.
Среди этой несказанной нежности московский Пригов виднелся отовсюду, как носорог в зарослях сакуры: на него хотелось нанизывать билетики. Настораживало, однако, и вызывало растерянность отсутствие вблизи Льва Рубинштейна.
Пригов спел: алфавитный стих, где он умерщвляет слова по буквам, как Питер Гринуэй в своем фильме утопляет по номерам.
Пригов произнес: изящные опусы в гомосексуальном роде, располагающиеся между пионерской брутальностью Тимура Кибирова и бесподобными по изысканности и непристойности "Изразцами" Михаила Кузмина.
Пригов внедрил: свои бесконечные тексты в подсознание зала, заставив несколько раз потерять смысл слова, исцелиться смехом, впасть в каталепсию и вылететь из нее с конечным терапевтическим эффектом.
Впервые в Петербурге читали свои стихи: Михаил Айзенберг — обаятельные и сознательно слегка старомодные, и Михаил Еремин — знаменитые восьмистишия, которые вроде бы вслух и произносить затруднительно из-за героического синтаксиса и греческих букв.
Виктор Кривулин выступил в разговорной манере японских моногатари, глубоко маскируя стихи в симпатичных историях о стихах и людях и комментариях к ним. Выглядел Кривулин как нечто мифологическое, слетевшее с фронтона филологического факультета. В кулуарах, выслушав нападки на Пригова, произнес эпическое: "А мне нравится Пригов".
Выступление поэтов-верлибристов, напротив, вызвало назойливую мысль о незначительном словарном запасе. Впрочем, их сборники и посейчас называются "Черный квадрат", "Белый квадрат". Непонятная радость о Хлебникове, который сказал, что можно все.
Виктор Ширали представил собственный двухтомник, а по поводу верлибристов умыл руки, подтвердив, что стих должен быть свободным.
На пресс-конференции в первый день среди дружественных и радостных вопросов прозвучало закономерное удивление отсутствием на фестивале известного своим вниманием к современной поэзии "Митиного журнала" и его авторов. Не было в ответе ни присущей петербургской поэзии нежности, ни поэтичности, а лишь раздражение и даже некоторая агрессия, указующая на робость, но сплоченность. В немецких сказках точно так же: та сестра, которая некрасивая и вредная, как раз она же и неумная.
Пять других петербургских журналов, из которых четыре (кроме "Звезды") альманахи, были представлены своими авторами, в том числе молодыми поэтами, имеющими уже некоторую литературную судьбу. Назовем Виктора Зельченко, Полину Барскову, Евгения Мякишева.
Виктор Соснора, авторский вечер которого ожидался и к которому стремились, неожиданно заменил его представлением своей студии. Зрители в результате услышали юные голоса и не услышали поэзии Сосноры в пергаментном, хитиново-панцирном обрамлении его голоса. Впрочем, именно им было сказано нечто значительное: "Молодым людям видится в писании стихов одно романтическое и возвышенное, между тем сам я уже десять лет не пишу стихов и нахожу это занятие выморочным и ущербным". Это заявление не сделало скандала: в зале было холодно и страшно, что на улице еще холоднее.
Соснора добавил, что недавно, лежа в больнице, он неожиданно для себя в четыре дня написал новую книгу стихов. И вздрогнул от холода.