Председатель жюри конкурса "Пять звезд" ИОСИФ КОБЗОН поделился с Ъ своими впечатлениями о состязании и взглядами на популярную музыку.
— Безотносительно к тому, как распределились места, просто с точки зрения вашего опыта, у кого из конкурсантов есть будущее на сцене?
— У Лилии Замулиной. Больше я никого назвать не могу. Мне не нравится Малина. Мне не нравится даже Юля Михальчик, которая нравится всем. Она же живет в Москве, кто придумал ей этот провинциальный образ, этот репертуар? Лилии 16 лет, она самая юная из всех. Не может быть большой перспективы на эстраде у артиста, которому исполнилось 30 лет, и даже 25. Профессионал к этому возрасту уже сделал все, что мог. Юные таланты — этот тот материал, из которого можно лепить будущее. Лилия очаровательна, великолепно сложена, музыкальна, без комплексов. Я наблюдаю за ней с шести лет.
— Здесь у каждого из судей были свои фавориты. Насколько объективным, с вашей точки зрения, было жюри в целом?
— Был момент субъективности. Члены жюри выставляли баллы в бюллетенях, как кто проголосовал, мы не знаем. Я предлагал другую модель, при которой было бы открытое обсуждение. Зачем скрывать свою заинтересованность, ангажированность, так сказать? Почему не отстаивать свои позиции, глядя в глаза друг другу? Мы же профессионалы, нужно в своей субъективности быть максимально объективными! Предвзятостью грешила прежде всего продюсерская часть жюри, они оценивали, на ком можно было бы погреть руки, это их Мадонны, с которыми они потом будут работать. Тот факт, что члены жюри поддерживали "своих", конечно, вносил свой колорит в конкурс, но в итоге существенного влияния на результат не оказал.
— В этом году конкурс неоднократно переносился. Это было связано с тем, что не из чего было выбирать?
— Нет. Материала было много. Было три отборочных тура. Просто я думаю, что такое дело, как третий конкурс "Пять звезд", который пройдет в 2007 году, нужно начинать уже сейчас. Я надеюсь, что мы обсудим это с "Первым каналом" в ближайшие дни. Такая серьезная вещь, как отбор конкурсантов, требует много времени. Когда я подключился к конкурсу, мне показали 16 номеров, и я сказал Эрнсту: "Не втягивайте меня в эту грязь. Из этого я могу с большой натяжкой пропустить в следующий тур два-три номера". Ну как можно слушать Сергея Мальчешникова? Он хороший парень, но это же не профессия! Стас Сацура одарен музыкально, но с ним все равно нужно работать: он скован, все время смотрит вниз, и даже девчонки-танцовщицы, которые его лапают по ходу выступления, его мало волнуют. У ребят есть недостаток школы и нет желания ее получить.
Меня не смущало то, что у Бернеса абсолютно не было голоса, а у Утесова был какой-то кабацкий голосок. В своем образе они несли искусство, и у каждого из них была школа. Не постеснялась же Пугачева, уже даже будучи звездой, пойти закончить ГИТИС. Она понимала, что ей нужно это образование. А эти ребята считают, что им оно не нужно. И еще они считают, что можно сэкономить на композиторах, поэтах и писать все самим. Я записал в своей жизни больше трех тысяч песен, но не написал ни одной, хотя могу писать их левой ногой. Я рос в эпоху таких авторов, в присутствии которых я не считал возможным опошлять зрительский слух своими сочинениями. Антонов, Мартынов, Добрынин пришли к исполнительской деятельности из композиторского цеха, за их плечами была профессиональная база. А когда песни пишут люди необразованные, они только засоряют наши уши. Вот и получается, что у нас на сцене в основном люди, не умеющие грамотно и красиво петь, да еще считающие себя композиторами.
— Вы думаете, возможен ренессанс традиционной эстрады?
— Я уверен. Есть святое. Вернулись же мы к церкви, к духовности. Но, как председатель комитета по культуре Госдумы, я знаю, например, как нам тяжело проводить закон об ограничении сексуально-эротической продукции. Об ограничении, не о запрете. Нам трудно противопоставить что-то всем тем влияниям, которые на себе испытывает сегодня молодежь. Это политика американская, не наша политика. Мы у них в рабстве еще со времен Бжезинского, который говорил, что с Советским Союзом воевать не нужно, он сам себя съест, нужно только ему помочь.
— То есть враг все-таки снаружи?
— Конечно. А мы — нация, которая, к сожалению, подвластна порокам.
— Я хотел спросить вас еще об одном законопроекте, над которым вы давно работаете,— о запрете использования фонограмм. Вам не кажется, что он невозможен прежде всего потому, что сами зрители не слишком переживают, когда для них поют под фонограмму, гораздо важнее, что к ним приехали артисты из телевизора, что называется, хоть чучелом, хоть тушкой?
— Это обывательская точка зрения. В Белоруссии такой закон успешно работает уже пять лет. Там смерти подобно исполнить что-нибудь под фонограмму. Я считаю, в афише должно быть написано: "Дорогой зритель, сегодня я половину концерта буду исполнять под фонограмму, это связано с тем, что..." Не знаю, "я заболел", "оркестр заболел", "снимает телевидение" — не важно. Но просто так дурачить публику нельзя. Я всегда привожу один очень показательный пример. К нам приезжала Уитни Хьюстон. Была зима, она сильно простудилась в Санкт-Петербурге и не могла петь. Но по условиям контракта она не могла отменить концерт. Тут бы ей сам бог велел спеть под фонограмму, тем более во Дворце съездов в общем-то и не видно с дальних рядов... Но в контракте было также сказано, что концерт проходит вживую. Если бы она нарушила этот пункт, то не ей бы платили гонорар, а она бы платила штрафные санкции. Артист должен быть материально ответственен за живое исполнение.