Эрмитаж объявил о намерении создать коллекцию современного искусства. Накануне крупной международной конференции, посвященной роли музея в формировании арт-рынка, которую Эрмитаж устраивает совместно с аукционным домом Christie`s, МИХАИЛ ПИОТРОВСКИЙ рассказал АННЕ Ъ-ТОЛСТОВОЙ о том, каким будет эрмитажный музей современного искусства.
— Как будет выглядеть эрмитажный музей современного искусства?
— В музей искусства XIX-XX веков планируется превратить Восточное крыло Главного штаба. XX век кончился, он теперь точно в нашей власти. Мы хотим показать искусство разное, не только западноевропейское, но и персидское, китайское, японское. Русское искусство тоже покажем. Конечно, оно в Эрмитаже не такое, как в Русском музее или Третьяковке, хотя у нас есть Кандинский и Малевич. Самой важной частью музея будет галерея Сергея Щукина и Ивана Морозова — она уже существует, но потом займет четвертый этаж Главного штаба.
Вообще-то некоторые главные картины XX века у нас уже есть: "Танец" и "Музыка" Матисса, "Черный квадрат" Малевича "Композиция #6" Кандинского. Но второй половины XX века у нас нет, и собирать эту коллекцию нам сложно, хотя это и предполагается. Пока что мы собираемся привозить долговременные выставки и получать вещи на долгое хранение как из музеев, так и у коллекционеров. Коллекционеры нам свои вещи уже дают — в Эрмитаже, например, висят картины из собрания Владимира Логвиненко. Уже есть комната MOMA, где мы показываем что-то из их собрания, абстрактных экспрессионистов, например. У нас есть договоренность с Центром Помпиду — Жорж Руо из их собрания выставлялся в Эрмитаже почти год, сейчас мы обсуждаем долговременные экспозиции обоих Делоне и Амедео Модильяни. Постепенно будем и покупать. У меня есть список — десять имен, которые бы надо было иметь в Эрмитаже.
— Кто входит в этот список?
— Он все время меняется. Первое место занимает Жорж Брак — у нас нет Брака, и это трагедия. Затем экспрессионисты: нужен Эрнст Людвиг Кирхнер, нужен Пауль Клее. Из сюрреалистов нужны Рене Магритт и Макс Эрнст. Фрэнсис Бэкон. Де Кунинг. Мы вели переговоры с Робертом Раушенбергом, хотя у нас есть вообще-то один Раушенберг: это такой его громадный "Tribute" — он нам был подарен. Кое-что из этой десятки уже появилось: у нас есть две инсталляции Ильи Кабакова, подаренная Луиз Буржуа скульптура. Появились Пьер Сулаж и Фернандо Ботеро — они, правда, не были в десятке. Постепенно от выставок остаются работы: мы всегда стараемся намекать художникам, что если делается выставка в Эрмитаже — то хорошо бы нам что-то подарить.
— А где брать ключевые произведения художников середины и второй половины XX века? Ведь они все в музеях?
— Мы договорились с британскими друзьями, что они будут собирать деньги не на реконструкцию, а только на покупку произведения искусства для Эрмитажа. Мы в очень хороших отношениях с крупнейшими аукционными домами — Christie`s и Sotheby`s. Christie`s сейчас помогает нам в организации международного семинара, посвященного искусству и рынку. Sotheby`s уже организовывал дни Эрмитажа в Нью-Йорке, и мы собрали тогда приличную сумму, а сейчас они будут устраивать день Эрмитажа в Лондоне — во время русских торгов. Эти деньги пойдут только на закупку. Мы подберем несколько вещей и — думаю, к ноябрю — объявим, что хотели бы их купить и ищем спонсоров. Это обычные приемы фандрайзинга. Надеемся, что коллекционеры будут нам дарить какие-то вещи.
— А как же художники XXI века?
— Эрмитаж, конечно, не может стать музеем современного искусства. Возникает вопрос, какое искусство собирать. Вот, например, громадные инсталляции. Нам давно хотят подарить большую скульптуру Ричарда Серры, но не положить же ее на Дворцовой площади. Инсталляции требуют огромных помещений, и это не тот жанр, который будет увязан с коллекцией Эрмитажа. Может быть, собирать только "плоское" искусство: живопись и видео. Может, решить проблему как-то по-другому. Нужно найти свой язык, свою специфику, как это показывать.
— Эрмитаж часто упрекают в том, что у него нет твердых критериев в выставочной политике. Нет планки, что может быть и что не может быть выставлено в Эрмитаже.
— Я думаю, что у нас планка значительно выше, чем у многих других музеев России. Эрмитаж очень разборчив: в нашем музее никто не может показать свои вещи, просто сняв помещение и заплатив. При этом у нас есть два подхода к выставочной деятельности. Конечно, мы должны показывать вещи художников, внесенных в энциклопедии,— это нормальный музейный критерий. Мы должны представить публике то, что точно хорошо — особенно, если учесть, что половина современного искусства — это шарлатанство.
Могу объяснить, почему мы соглашаемся на тот или иной проект, который современные петербургские художники делают вместе с Эрмитажем. Вадим Воинов — художник музейный: он много лет проработал в музее и все его работы рождены из хождения по заброшенным домам. Я тоже провел много времени в хождении по заброшенным домам, сам собирал старинные вещи и эту эстетику понимаю. У нас Главный штаб сейчас наполовину находится в руинах, и именно в руинах Главного штаба — этом стихийно создавшемся временном выставочном зале — мы и делали эту выставку. У нас был целый проект с венским MAKом, Музеем прикладного искусства, устроить целое действо в руинах дворов Главного штаба с участием петербургских художников, но не вышло, не нашли денег.
Мы в данном случае немного снобы. Считаем, что если нам захотелось сделать такую выставку, значит, она достойна Эрмитажа. Екатерина II и Николай I тоже собирали современное искусство, Жана Батиста Греза и Каспара Давида Фридриха, руководствуясь только своими вкусами. Есть еще один момент: каждый хранитель имеет свои пристрастия и настаивает на выставках тех современных художников, которые ему нравятся. Мы сделали много выставок современной итальянской скульптуры: какие-то мастера были крупнейшими фигурами, какие-то — не очень крупными, но хранитель, специалист по итальянской скульптуре, считает их важными, хотя с ним и не все согласны.
— Когда в Эрмитаже была замечательная выставка современного австралийского искусства, многие сотрудники возмущались, почему это привезли не в этнографический музей. Есть ли способы воспитания эрмитажных кураторов, чтобы они могли говорить на международном кураторском языке?
— Выставка искусства аборигенов Австралии подавалась именно как выставка современного искусства: это была принципиальная позиция, и австралийские кураторы нам за это очень благодарны. Кроме того, Эрмитаж — музей мировой культуры, поэтому мы можем выставлять все. У нас действительно мало специалистов по современному искусству: те, кто им занимается, подходят к нему с позиций своих хранительских знаний. В успехе выставки Аркадия Ипполитова ("Роберт Мэпплторп и классическая традиция: фотографии и гравюры маньеризма".—Ъ) важную роль сыграло его знание маньеристской гравюры. Это продолжение эрмитажной традиции — диалог и сопоставление разных эпох. Когда появятся коллекции современного искусства — будем воспитывать кураторов. Я не очень люблю это слово и саму систему кураторства. Выставки делают музейные сотрудники: проекты должны быть увязаны с традициями музея, а не только с концепцией одного человека.
— В Лувре делали выставки философ Деррида и режиссер Гринуэй. Возможно ли это в Эрмитаже?
— Мы вели переговоры с Милошем Форманом, но, к сожалению, не вышло. Скоро будем делать выставку с Александром Сокуровым. Тут главное — правильно выбрать человека: Эрмитаж многих притягивает, но многих и отторгает.
— А где брать деньги на временные выставки и на приобретения?
— Там же, где и сейчас. Сам проект реконструкции Главного штаба финансируется Всемирным банком и государством. Кроме того, мы начали большую международную кампанию по сбору денег на реконструкцию и на все остальное. У нас есть обещание государства, что если мы соберем половину нужной суммы, то вторая половина поступит из государственных средств. В июне мы провели в Эрмитаже первый благотворительный вечер по сбору средств на Главный штаб, собрали $300 тыс.— это довольно много, кроме того, председатель нашего попечительского совета Владимир Потанин удвоил эту сумму. Это хорошее начало. У нас запланирована серия благотворительных вечеров по всему миру, от Палм-Бич до Лондона: будем собирать деньги и искать возможных спонсоров, рассказывая, что мы делаем. Мы уже находим спонсоров, на деньги которых делаем выставки. Кроме того, привлекаем также чужих кураторов, которые занимаются финансированием проектов: например, выставки Виллема де Кунинга, Сая Твомбли, Луиз Буржуа сделала Джулия Сильвестр — она сама нашла на них деньги. Надеюсь, что когда мы начнем показывать разные коллекции, то сами коллекционеры будут рады оплатить часть расходов. Кроме того, будем брать деньги из собственных средств — мы и сами научились зарабатывать.
— Несколько лет назад вы говорили, что создать музей искусства XX века сейчас невозможно: все шедевры давно хранятся в музеях. В последние годы мы наблюдаем печальный для музеев процесс: жертвы холокоста выигрывают судебные тяжбы и знаменитые картины — Климта и Кирхнера — перемещаются из западных музеев в частные коллекции, а затем на аукционы. Считает ли Эрмитаж возможным с точки зрения музейной этики покупать такие вещи?
— Это трудный моральный вопрос. Я считаю, что этот процесс очень печален. Когда мы только начинали выставлять перемещенные ценности, многие западные коллеги мне говорили: если вы начнете их отдавать, они завтра же будут на аукционах. И точно. Поэтому я не сторонник отдавать что-либо из музеев, кроме тех вещей, которые отдавать необходимо. Государственные святыни, скажем. Талант не принадлежит художнику, поэт не пишет, а записывает стихи — искусство должно быть общественным достоянием. Портрет Адели Блох-Бауэр Климта попал к Рональду Лаудеру, в его нью-йоркский музей, что, конечно, лучше, чем если бы он хранился у неизвестного частного коллекционера. Но с другой стороны, эта картина уже стала частью венского музея.
— Музеи современного искусства сегодня строятся как архитектурные аттракционы. Например, музеи Гуггенхайма. Однако победивший в конкурсе проект реконструкции Главного штаба "Студии 44" довольно консервативен.
— Главный штаб — это Росси, и главная задача здесь, чтобы остался Росси. Превращение "офисного здания" XIX века в музей XXI — это и есть аттракцион. Нам, скорее, нужно думать о том, как этот музей будет взаимодействовать с Дворцовой площадью. Наши консультации с Ремом Колхасом — про то, как использовать недостатки в качестве положительных сторон. Директор Гуггенхайма Томас Кренц спросил меня: "Что за музей, в котором нет зала, где можно было бы сделать выставку мотоциклов?", а Рем Колхас сказал: "Поставьте по мотоциклу в каждой комнате — это будет еще интереснее". Колхасовские идеи сильно повлияли на то, как внутри Главного штаба организовано пространство. Трудно покупать картины на том же уровне, что покупала Екатерина Великая. Точно так же трудно строить на том же уровне, что строил Растрелли.