открытие театр
Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко отметил окончание пятилетней реконструкции (подробно об этом Ъ писал 26 августа) двухчасовым гала-концертом. Среди приглашенных зрителей оказались Галина Вишневская, Юрий Лужков и ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.
Титулованных зрителей было куда больше — перечень имен мог бы занять полполосы светской хроники. Съезд именитых гостей напоминал знаменитые московские балы позапрошлого века — с тем отличием, что фланировать по свежеотреставрированным и новопостроенным фойе и буфетам театра было недосуг: на пригласительных билетах демократично не проставили ни ряд, ни номер кресла, поэтому все приглашенные целеустремленно валили в зрительный зал занимать свободные места. Задолго до начала зал был полон, и как только подоспевший мэр по-свойски устроился в гуще партера, начался гала-концерт.
Его отличала та же московская непринужденность: режиссер-постановщик Александр Титель постарался изгнать даже тень официозности — никаких поздравительных речей, зачитывания адресов и явлений на сцену официальных лиц. От этого вечер был полон какой-то интригующей двусмысленности: капустнический юмор так незаметно переходил в патетику, что уловить эту грань было нелегко. Тон концерту задала первая часть гала — спроецированная на задник фотоэпопея строительства под названием "Сила судьбы", поставленная на увертюру к одноименной опере. Балет фотокадров был сделан с изумительной музыкальностью и юмором — так, непосредственно за кадром с пожарным щитом в полной боевой оснащенности следовали грозные картины пожара, охватившего здание незадолго до конца реконструкции и оттянувшего на год открытие театра.
Вторая часть — "Возвращение" — представляла коллективный портрет театра, от солистов до костюмеров. Хозяева раздели сцену до исподнего — зрителю позволили любоваться изощренной геометрией колосников и возможностями бесчисленных софитов: именно переливы света придавали голой сцене то волшебство, которое в булгаковском "Театральном романе" олицетворял золотой конь. Иронический тон видеопролога поддержали живые артисты. Хитом стала сцена из "белого" акта "Лебединого озера": после традиционного вальса лебедей принц Зигфрид (Михаил Урусов), несколько грузноватый в балетном колете и трико, вдруг запел (композитор Чайковский, как известно, употребил в своем "Лебедином" темы из собственной оперы "Ундина"). Ему ответила Одетта — причем стройная певица Аркадьева в балетной пачке не только перебирала ножками на пуантах, но в финале дуэта даже отважилась на арабеск.
Горячие аплодисменты сорвал народный артист СССР 75-летний Леонид Болдин: почтенный старец вывез за собой тележку с гигантским бюстом Станиславского и исполнил романс Глинки "Сомнение", в котором у героя "кипящая ревность пылает" и рефреном повторяется присказка "Не верю!", ставшая знаковой у великого режиссера. Монологу Отелло в исполнении Вячеслава Осипова сама Галина Вишневская аплодировала стоя. Ангажированная лучшими сценами мира Елена Манистина, вся в золоте, спела арию Далилы — в закадровой роли остриженного и обессиленного Самсона легко вообразить сам Театр Станиславского, которому успешная певица изменяет с Большим. Прелестным оказался дуэт из "Любовного напитка" в исполнении Хиблы Герзмавы, Дмитрия Степановича, лимузина и велосипеда, на которых певцы и прибыли на сцену.
Балет Театра Станиславского не вписался в юмористическую стихию гала. Во всяком случае, попытки обнаружить соответствующий подтекст в танце воинственных армян из балета "Гаяне" или в добропорядочном класс-концерте, поставленном худруком балета Михаилом Лавровским, к успеху не привели: комбинации не блистали выдумкой, артисты не блистали техникой. В дуэте из "Призрачного бала" Дмитрия Брянцева театр представил свое новое приобретение — краснодарскую балерину Наталью Сомову, которую в труппе именуют "нашей Захаровой". "Их Захаровой", миловидной стройной девушке с мягкими ногами, отличным шагом и внушительным подъемом, еще предстоит обрести столичный вид: в прихотливой путанице поддержек и настроений дуэта ее аффектированная манера танца выглядела чересчур прямолинейной и архаичной.
Идею показать трех балерин (Татьяну Чернобровкину, Наталью Ледовскую, Наталью Крапивину) и премьеров (Дмитрия Забабурина, Сергея Теплова и Георги Смилевски) театра в одном на всех па-де-де из "Дон Кихота" можно понять — так делают, чтобы не обидеть никого из статусных артистов. Однако арифметическое сложение не привело к утроению художественного эффекта. Напротив, от сравнения проиграли все: стало видно, кто недокручивает пируэты, кто слишком рано заканчивает обводку, кто смазал поддержку в "рыбку", у кого хуже attitude. Фуэте оказалось несовершенным у всех дам, прыжки стали проблемой для кавалеров. И лишь Георги Смилевски, которому были доверены вращения, танцевал по-европейски элегантно, непринужденно и отточенно.
В финале, нареченном "Загадка Ю.М.Л.", пели песни о Москве. Зал подпевал стоя, и этот акт местечкового патриотизма мог показаться излишне верноподданическим, если бы к поющим солистам не присоединилась массовка — все как один в кожаных кепках. Прославивший этот головной убор мэр Москвы первым сбежал из аплодирующего зала, не став дожидаться излияний всеобщего восторга.