Самый модный цвет — серый, кругом сплошные вязаные платья, вытянутые свитера и стеганые жакеты, вещи, надетые одна на другую на третью и на четвертую, во всем сумрак и загадочность. Лица снова стали бледными, а волосы — прямыми. И к чему бы все это, как не к возвращению минимализма, спрашивает ОЛЬГА МИХАЙЛОВСКАЯ.
На исходе 90-х меня озарила страшная мысль. Я вдруг ясно осознала, что в течение пяти, а то и семи лет не носила украшений. То есть вот буквально не носила. И не каких-нибудь там избыточных браслетов или бусов, а даже серег, без которых до того не мыслила прожить и дня. В ужасе, что у меня заросли уши, я принялась цеплять на себя все имеющиеся в доме сережки. Успокоившись, что уши не заросли, села и призадумалась. Задумалась я о том, как же такое могло случиться, что я вдруг взяла и на несколько долгих лет выкинула из головы даже сами мысли о своих любимых сережках. Напряженная работа мысли привела к пониманию, что сережки — это частный случай, что это следствие большого и всеобъемлющего явления под названием минимализм, в хмурой тени которого мы счастливо прожили все 90-е годы. Тот самый минимализм, который пришел на смену таким роскошным, таким богатым, таким властным и самовлюбленным 80-м. Тогда, в начале 90-х, сама мысль о ярком цвете, дорогих тканях, высоких каблуках и украшениях казалась едва ли не оскорбительной. Даже легкий загар и естественный румянец на щеках выглядели вызывающе вульгарно.
Та, первая, волна минимализма длилась довольно долго. И когда к началу нулевых — оказывается, именно так принято называть первое десятилетие нового века — Прада вдруг стала шить костюмы из золотой парчи, расшивать ткани каменьями и культивировать женственность образца 50-х, все, вплоть до отъявленных концептуалистов, ринулись за ней. Стали украшать брошками кашемировые жакеты, вывешивать тонны разноцветных брелочков на сумки, расшивать футболки стразами, а юбки — перьями. Один за другим стали возрождаться старые французские дома мод, культивирующие люкс в традиционном понимании этого слова. И потихоньку мы привыкли к красивой жизни. На подиумы вернулись модели, похожие на тех, что царили в 80-е. Жизель Бундхен и прочие прекрасные бразильянки. У них были роскошные тела и даже грудь человеческого размера, что после недокормленных подростков 90-х казалось едва ли не странностью. Но это быстро прошло. Модели вдруг снова стали превращаться в девочек. Милых и трогательных, красивых, очаровательных, сексапильных, но все же девочек, а не женщин. И стало понятно, что вся эта красивая жизнь неминуемо стремится к закату.
После показа коллекции сезона "осень-зима 2006-2007" Миучча Прада выступила с программным заявлением, сообщив миру, что "эпоха jolie madame" закончилась. Из ее коллекции это следовало весьма недвусмысленно. Агрессивная серо-черная одежда, платья из парашютной ткани и лифчики поверх свитеров, мужские брюки с топами-корсетами, словно вылепленными из папье-маше, растянутые джемперы, словно с чужого плеча. Все это живо напомнило 90-е годы. Но публика уже была подготовлена к переменам. Ведь накануне вечером прошел показ Jil Sander и ключевое слово наступающего сезона уже прозвучало — и слово это было "минимализм". Нет, разумеется, от Jil Sander ничего, кроме минимализма, особенно в исполнении нового дизайнера марки бельгийца Рафа Симонса, никто и не ожидал. И коллекция Прады вовсе не была такой уж минималистичной. Просто у Жил Сандер минимализм выглядел таким неотразимо привлекательным, а у Прады намеки на 90-е — столь прозрачными, что все поверили в их возвращение. И что же — значит, опять никаких сережек?
Но нет. Такой прямой опасности все же нет. Даже страшное слово "грандж" используется модными редакторами в сочетании со словом "гламур". Да-да, вот так и называется — grunge glamour. А это значит, что совсем не все потеряно. И все эти лаконичные, очищенные от лишних деталей одежды не выглядят столь категорично, как в те суровые 90-е. Наступающий минимализм все же скорее романтического свойства. Его аскетизм скорее напоминает об облачениях католических священников, чем о робах простолюдинов. В нем больше дисциплины и сосредоточенности, чем мрачной отрешенности. И если от минимализма 90-х веяло унынием, безнадежностью и нездоровьем, то от нынешнего — благородством и даже аристократизмом. Он умело использует исторические стили — и это не просто беспомощное ретро с бесконечными перепевами несложных в исполнении 70-х и 30-х — сегодня в ход идут ампир и ар-деко с их лаконичными формами, мужской костюм в его самом рафинированном дендистском выражении, архитектоничные силуэты рубежа 50-60-х годов в их доведенном до уровня высокого искусства исполнении. Вообще, чем глубже в массы уходит мода, тем ближе и в самом деле к искусству становятся коллекции серьезных дизайнеров. Наверное, поэтому после показа Jil Sander профессионально-циничная публика едва сдерживала слезы. И от чего тут рыдать-то в самом деле, скажете вы? От черных костюмов с белоснежными сорочками, от маленьких черных платьев-футляров, от длинных платьев загадочно-прекрасного оттенка розово-бежево-серого цвета, от серых водолазок и длинных, как ряса, пальто с мужскими воротниками. Да, именно от этого всего. Потому что лишенное любого украшательства, все это столь совершенно по форме, силуэту, объему, пластике, что производит удивительное впечатление. Похожее на дурман. Во время показа в зале была странная напряженная тишина, даже аплодисменты раздались не сразу. "Как будто гениальное кино посмотрели",— сказал мой коллега, сидевший рядом.
В этом и есть сила минимализма — он зачаровывает. Именно поэтому я уверена, что его возвращение не на один сезон.
