Ъ продолжает подводить итоги сезона (см полосы про телевидение от 26 июня и балет от 20 июля). В сфере кино об итогах сезона красноречивее всего говорят победители кинофестивалей. Международные кинофестивали 2005-2006 годов, от Венеции до Канна, сенсаций не породили, лишь подтвердив известную карту мирового кино, считает МИХАИЛ Ъ-ТРОФИМЕНКОВ.
Некоторые коллизии прежних лет повторились почти анекдотически, с точностью до запятой. Как и несколько лет назад, ходившие в каннских фаворитах Педро Альмодовар с "Возвращением" (Volver) (в 1999 году — с фильмом "Все о моей матери") и Аки Каурисмяки с "Огнями пригородов" (Laitakaupungin valot) (в 2001-м — с "Человеком без прошлого") не получили вожделенного золота: Альмодовару пришлось удовольствоваться призом за лучший женский актерский ансамбль. Сплошное дежавю. Энг Ли, победивший в Венеции с "Горбатой горой" (Brokeback Mountain), и Кен Лоуч, победивший в Канне с "Ветром, качающим вереск" (The Wind That Shakes the Barley), относятся к режиссерам, которые без призов почти ниоткуда не уезжают. Можно сколько угодно спекулировать на ту тему, что Энг Ли умело сыграл на сочленении жанра вестерна и гей-романса, а старый троцкист Лоуч выслужил награду. Да, и "Гора", и "Ветер" не лучшие их фильмы, но, безусловно, призового качества.
Политика, естественно, увиденная с точки зрения интеллектуалов левых убеждений, никогда не уходила с фестивальной авансцены. Разница между фестивалями заключалась лишь в том, что в берлинском конкурсе "правильная" позиция режиссера значила больше, чем его талант, а в каннском ангажированность и высокое кинематографическое качество гармонично сочетались. Отличие от прежних лет в том, что в своей совокупности фильмы сезона 2005-2006 годов кажутся снятыми в мире, охваченном мировой войной, то ли третьей, то ли четвертой. Выражаясь языком вождя мексиканских повстанцев-сапатистов, иконы антиглобализма, субкоманданте Маркоса, "войной объединенного правительства против объединенного народа".
Маккартизм как метафора антитеррористической истерии в Америке Джорджа Буша-младшего в "Спокойной ночи и удачи" (Good Night And Good Luck) Джорджа Клуни (приз актеру Дэвиду Стрэйтхэйму в Венеции). Жесткие воспоминания о студенческой революции 1968 года в "Регулярных любовниках" (Les amants reguliers) Филиппа Гарреля (приз за режиссуру в Венеции). Ирландский терроризм и коварство британских колонизаторов у Кена Лоуча. Анонимная зверская война в пустыне во "Фландрии" (Flandres) Брюно Дюмона (Гран-при в Канне). Трагедия африканцев, впервые оказавшихся во Франции в годы второй мировой войны, чтобы своей кровью спасти неведомую им "родину", в "Туземцах" (Indigenes) Рашида Бушареба (приз за лучший актерский мужской ансамбль в Канне). Детонирующие годы спустя после окончания войны трагедии боснийских женщин, изнасилованных сербами в "Грбавице" (Grbavica) Жасмилы Жбанич ("Золотой медведь" в Берлине). Беспредел тюрьмы для пленных талибов в "Дороге в Гуантанамо" (The Road to Guantanamo) Майкла Уинтерботтома (приз за сценарий в Берлине). И это не считая не менее ангажированных, но обойденных призами фильмов. Режиссеры словно чувствуют себя фронтовыми кинооператорами.
В минувшем сезоне не очень жаловали дебютантов: ни одного яркого события, сравнимого с открытием Квентина Тарантино или Ким Ки Дука. Впрочем, Америку открывают не каждый год. Да, "Грбавица" — дебют, но не откровение. Можно припомнить лишь англичанку Андреа Арнольд, получившую приз жюри в Канне за "Красную дорогу" (Red Road). То же самое можно сказать и об открытиях глобального характера. На этом спокойном фоне буднично воспринималось даже постоянство Московского фестиваля, из года в год собирающего в конкурс добротные, но вторичные, профессионально сделанные, но приближающиеся к телевизионной эстетике фильмы: "Золотого Георгия" получил фильм "О Саре" шведского режиссера угандийского происхождения Отмана Карима. Таким образом, ММКФ приобщился к идее политической корректности.
Одна из главных функций международных фестивалей — расширение географии кино, создание моды на национальные киношколы, всегда находившиеся или на долгие годы ушедшие на периферию мирового кинопроцесса. Киноманская жажда нового неутолима, она порождает одну из важнейших интриг любого фестиваля. Естественно, ничто не рождается из ничего: изобретательность отборщиков важна в той же степени, что и реальный расцвет вчера еще никому не ведомой киношколы. Так, в конце 1980-х годов начался бум китайского кино, затем иранского, гонконгского, тайваньского, южнокорейского.
На первый взгляд в этом киносезоне никаких великих географических открытий не произошло. Вчерашние сенсации стали рутиной, вчерашние фавориты — завсегдатаями фестивалей, которых и поощрять в общем-то не за что. Остался не отмеченным в Берлине таец Пен-ек Ратанаруанг с очередной меланхоличной сагой о киллере "Невидимые волны" (Invisibles Waves). Такая же судьба постигла и иранца Джафара Панахи с "Офсайдом" (Offside), очередной неореалистической зарисовкой на тему причудливого сожительства исламского пуризма и западных искусов: на сей раз на материале футбольных матчей, доступ на которые в современном Иране женщинам строго запрещен. В Венеции ничего не удостоился за "Симпатию к госпоже Месть" (Sympathy For Lady Vengeance) южнокореец Пак Чанвук, нашумевший в Канне со своим "Олдбоем".
Ритуальные жалобы на то, что мировые киносмотры игнорируют Россию, естественно, продолжали звучать в отечественных СМИ, но оснований для них стало меньше. Мир постепенно привыкает к молодому российскому кино, дебютантам-нонконформистам последних лет. В венецианском конкурсе участвовал "Гарпастум" Алексея Германа-младшего, а "Первые на Луне" екатеринбуржца Алексея Федорченко получили в Венеции приз за лучший документальный фильм. Добрая ирония жюри очевидна: речь идет о жанре, именуемом "мокументари", то есть фальсификацией документа, в данном случае речь шла о мистификации на тему первого в мире полета человека в космос, осуществленного в СССР в лихом 1938 году. Венеция была единственным из трех основных кинофестивалей, включивших в конкурс российские фильмы. Русофобского заговора, естественно, никакого не существует. Что доказывает сенсационная новость о выборе на грядущий Венецианский кинофестиваль сразу нескольких фильмов из России: "Эйфория" Ивана Вырыпаева и "Свободное плавание" Бориса Хлебникова включены в конкурс, а "Остров" Павла Лунгина будет показан на закрытии (подробнее см Ъ от 28 июля).
Как-то по инерции время от времени возникал информационный шум относительно цензурных препон, преодолевая которые храбрые персы или китайцы вырываются в Европу, чуть ли не проглотив по-шпионски свои запрещенные на родине фильмы. Еще недавно такой политический контекст мог гарантировать приз. Теперь же в Канне, например, разговоры о гонениях на "Летний дворец" (Summer Palace) китайца Лю Е, в котором герои смело экспериментировали с сексом на фоне расстрела студенческих демонстраций в Пекине 1989 года, так разговорами и остались. Может быть, потому что за долгие годы никого из потенциальных жертв, осмелившихся участвовать в МКФ, на родине так и не посадили.
Как ни парадоксально, единственной национальной кинематографией, заново открытой в 2006 году, оказалась немецкая. Потрясавшая мир шедеврами в 1920-х и 1970-х годах, она надолго ушла в тень, опустилась по своим эстетическим качествам на уровень среднестатистической телепродукции. Но мощное присутствие немецких фильмов в берлинской программе не объяснить исключительно патриотизмом. Резко повзрослел Матиас Глазнер, автор симпатичных, но инфантильных фильмов. Его "Свободная воля" (Der Freie Willen), тягостная, впечатляющая трагедия любви садиста с беспощадными сценами изнасилований, напоминает об эпохе экспрессионизма, завороженного монстрами. Адекватную визуальную форму порномелодрамам Мишеля Уэльбека нашел Оскар Релер в "Элементарных частицах" (Elementarteilchen). Кажется, немецкое кино еще покажет себя ближайшее время, и это будет выплеск зловещей энергии, не менее мощный, чем во времена Мурнау или Фасбиндера.