Мнение историка
Нелиберальные демократии
Говоря о тенденциях в мировой политике, правильнее было бы рассуждать не в терминах "левые" и "правые", а используя понятия "либеральное" и "нелиберальное". В глобальном масштабе современное общественное устройство либерально — в первую очередь в экономическом, но также и в политическом аспекте. А тот массированный откат, который происходит на наших глазах во многих странах,— это отход от либерализма, хотя по формам и проявлениям он отличается в разных случаях.
Кое-где можно встретить нечто подобное марксиствующему национализму Кастро. Такие режимы весьма характерны для Центральной и Южной Америки, где существуют устоявшиеся традиции марксистского популизма. В иных случаях нелиберальные режимы могут выглядеть имеющими больше от фашизма, нежели от коммунизма. И те, кто концентрирует свое внимание на сдвиге влево в традиционном понимании, могут не заметить здесь черт внутреннего сходства.
Движение в сторону нелиберальной модели может осуществляться в рамках формальной демократии. Де Токвиль давным-давно подметил, что демократии могут быть нелиберальными. И в этом я вижу одну из основных проблем того, что называют "политикой демократизации". Проводя такой курс, можно с легкостью породить массу нелиберальных режимов — и это относится не только к странам Ближнего Востока. Нельзя не замечать, что в последние годы нелиберальные силы — порой принимающие демократические "правила игры", а порой отвергающие их — обретают все большее влияние. И это не должно вызывать особенного удивления, учитывая то, каким образом функционирует сегодня глобализированная экономика.
Идеальной иллюстрацией нового качества возникающего сегодня типа политического устройства может быть режим, установленный Уго Чавесом в Венесуэле. Левый это режим или правый? В некотором смысле его можно считать левым, ведь Чавесу нравится сравнивать себя с Боливаром-освободителем и популяризировать идеи Фиделя Кастро. Но имеются и другие черты его режима, выглядящие вполне фашистскими. Мы сталкиваемся здесь с неким аналогом итальянского transfomismo времен Муссолини, в котором нелиберальная политика выступала синтезом тех традиций, которые ранее были созданы как левыми, так и правыми.
Не случайно одной из важнейших тем политических дискуссий XX столетия было сходство правых и левых крайностей... И те и другие вызывали к жизни казарменное устройство общества, облачаемого в военные униформы, приказной характер управления, авторитарных, а то и тоталитарных правителей. Для приверженцев либеральной модели враг находится на обоих флангах — и это как раз то, что долгие десятилетия представляло, да и сейчас представляет, большую проблему для либерализма.
Европа между социализмом и национализмом
Кажется весьма вероятным, что социал-демократические партии останутся наиболее популярной политической силой в Западной Европе. Европейцы, живущие в условиях зрелого постиндустриализма, уже не хотят рыночных свобод, в большинстве своем предпочитая модель государства благосостояния. Поэтому социал-демократия — это отнюдь не вчерашний день, это живая политическая сила, у которой есть будущее. Однако вопрос, может ли левое движение в Европе принять какую-либо иную форму, остается пока открытым.
Здесь мы возвращаемся к мысли о смычке между левыми и правыми. Сегодня большинство левых движений забывают о своих истоках и обретают националистическую окраску просто потому, что считают себя антиглобалистами "по определению". Французские левые предельно критически относятся к глобальному рынку, потому что его развитие предполагает экономическую либерализацию. Хотелось бы ошибиться, но мне кажется, что национал-социализм может оказаться той политической доктриной, которая в этих условиях может легко обрести былую популярность. Если этот прогноз и кажется кому-то несбыточным, то только потому, что все мы забыли, в какой степени национал-социализм 30-х годов и в своей идеологии, и в своей риторике был реальным синтезом национализма и социализма и в какой мере им применялись на практике вполне социалистические приемы и методы.
Возможно, я окажусь в меньшинстве и даже в одиночестве, но в словах и делах новых демагогов нашего времени я вижу черты, крайне напоминающие те, которые в былые годы присутствовали в фашистских государствах. Чавес представляется мне одним из воплощений современного национал-социалиста. Возможно, по этому же пути пойдет и Моралес. Возможно, хотя гораздо менее вероятно, что грядущий кризис в Западной Европе способен породить подобный же синтез, ведь сейчас разочарованные левые столь же озабочены наплывом иммигрантов, как и либерализацией рынков труда.
На мой взгляд, их главная цель — воплощение в жизнь экономической модели, национальной по своему характеру и государственнической по содержанию. И в этом нет ничего алогичного: мы помним, сколь успешными оказывались кейнсианские экономические рецепты в мире относительно замкнутых национальных государств, где действовали запретительные таможенные барьеры, а перетоки капитала были ограниченными. Этот утраченный мир будоражит воспоминания профсоюзных активистов, потому что в свое время он придавал им силу, а нынешняя глобализированная экономика обрекает их на вымирание. Именно поэтому ренессанс национал-социалистических идей представляется очень вероятным, и это не может не тревожить.
Незавершенная демократизация
Основная проверка, которую приходится пройти каждому процессу демократизации,— это тест на способность политических элит расставаться с властью мирно и без попыток постоянного изменения правил игры. В этом отношении практика стран Центральной и Восточной Европы выглядит несомненно более здоровой, нежели то, что мы видим в России. Последняя, на мой взгляд, практически полностью повторяет путь Южной Африки в том, как была установлена и поддерживается монополия определенной группы на власть.
Выборы 1996 года я оцениваю как катастрофические — и для российской демократии, и для российской экономики. У россиян в тот год не только украли свободу выбора. Они лишились и огромной части национального достояния, переданного Ельциным олигархам в оплату за поддержку на выборах. Эти потери стали как бы двумя сторонами той сделки, которую власть заключила с олигархами. С того времени и вплоть до сегодняшнего дня надежды на успехи российской демократизации остаются достаточно призрачными.
Найелл Фергюсон, профессор Гарвардского университета. Приобрел широкую известность книгами по экономической истории и геополитике XX века ("Колос: восход и падение Американской империи", 2004; "1914: почему мир пришел к войне", 2005). Полная версия материала появится в журнале "Свободная мысль".