Ведущие российские и западные экономисты и политики, с декабря озабоченно обсуждавшие перспективы интеграции России в систему мировых хозяйственных связей, в первые дни нового года, не сговариваясь, решили спрогнозировать, под знаком чего будет развиваться российская экономика в 1994 году. При этом выявилась только одна закономерность — усиление оптимизма по мере удаления от российских границ; а спектр данных экспертами оценок оказался столь широк, что их невозможно свести в обобщенный достоверный экономический прогноз. Тем не менее, ответ на этот вопрос был дан еще в конце осени, когда в ходе проведенного Госкомстатом России исследования более половины опрошенных своей главной проблемой в будущем назвали угрозу безработицы, а 60 процентов боялись реально потерять работу "уже в ближайшее время".
С точки зрения "знака года" — при несколько упрощенном подходе — первые три года российской экономической реформы могут выглядеть так: 1992 год — год инфляции (2000%), 1993 — год спада (около 18% ВНП), 1994 — год безработицы (оптимистичный прогноз — 5 млн человек, пессимистичный — более 20 млн). Подобная периодизация не является оригинальной — еще члены гайдаровского правительства (например, бывший министр экономики Андрей Нечаев) заявляли, что после 1992 года, который ими характеризовался как год спада и инфляции, главными проблемами станут инвестиции и безработица. Более высокая, чем первоначально предполагалось, адаптивность российской экономики к либерализации цен и более "мягкая" в последующем финансовая политика правительства только отодвинули сроки реализации этого, общего для всех посткоммунистических стран сценария. Особенностью России, однако, становится то, что все типичные проблемы проявляются в ней наиболее выпукло.
Важнейшим документом, который дает основания прогнозировать предстоящий значительный сдвиг в структуре занятости населения России, является подписанный 22 декабря прошлого года указ "О мерах по реализации законодательных актов о несостоятельности (банкротстве) предприятий" (Ъ писал о нем 25 декабря), в соответствии с которым при Госкомимуществе, вышедшем победителем из аппаратной схватки с Минэкономики, было создано соответствующее Федеральное управление. Именно на него возложена задача практически запустить в действие принятый более года назад и вступивший в силу с марта прошлого года закон "О несостоятельности (банкротстве) предприятий", который до сих пор существовал только на бумаге. В некотором смысле указ стал ответом на риторический вопрос вице-премьера и министра финансов Бориса Федорова, поставленный им в ходе беседы с корреспондентами Ъ еще весной прошлого года: "Почему при таком спаде производства мы не слышим о сокращении занятых и закрытии предприятий?". В том случае, если правительство и Федеральное управление последовательно выполнят все меры, предусмотренные в указе, о закрытии предприятий и сокращении числа рабочих мест члены кабинета будут слышать чаще, чем им хотелось бы.
В некотором смысле названный указ президента может стать — после утверждения бюджета на 1994 год — едва ли не важнейшим экономическим документом, определяющим развитие экономики в следующем году: его реализация сделает фактом такие принципиально новые, практически не известные нынешнему российскому обществу явления, как банкротства и безработица. Действительно, официальные источники не дают никакой информации о юридически признанных случаях банкротств, а, по последним достоверным данным, на 1 декабря Федеральной службой занятости России было зарегистрировано немногим более 1,055 млн не занятых трудовой деятельностью, из которых безработные составили более 779 тысяч человек (72,2%). Учитывая (при отсутствии ярко выраженной трудовой эмиграции из России), что масштабы спада в машиностроении (на которое приходится, по официальным оценкам, до 33% стоимости производимой промышленной продукции и 42% занятых в промышленности) составили за последние три года свыше 40 процентов, а в металлургии (8,7% занятых) почти 60%, и при этом уровень безработицы не достигает и 1% общей численности трудоспособных — существующую структуру занятости невозможно охарактеризовать иначе как фиктивную. Приведенные цифры заставляют сделать и другой вывод — достаточно одного толчка, чтобы вызвать стремительное сокращение числа рабочих мест.
Насколько велика эта угроза? Если экстраполировать масштабы спада на число занятых, то действительно получается цифра в 20-25 млн безработных, как и предсказывают оппозиционные правительству экономисты. Однако в этих расчетах не учитываются создаваемые рабочие мест и уже существующие вакансии (в среднем одно предложение на двух безработных). С другой стороны, оптимистичный прогноз министра труда Геннадия Меликьяна о максимальном уровне безработицы в следующем году в 5 млн человек скорее исходит из социально допустимого уровня незанятости (5-8%), чем опирается на реальные экономические расчеты. (Для сравнения: в гораздо более благополучной Финляндии в пик периода спада, в конце 1992--начале 1993 года общее число незанятых приближалось к 20% трудоспособного населения). Тем не менее, судя по всему, правительство в своей экономической политике в следующем году будет исходить именно из названной министром цифры.