Маша была в полном недоумении. Она была в платье и в туфлях на высоком каблуке. Эти туфли она надела еще дома. Ее мама запретила ей надевать эти туфли, потому что это были домашние туфли. Ну да, такие домашние туфли с розовым пушком на высоком каблуке. Такие носят потерявшие вкус к жизни дамы бальзаковского возраста в просторных домах где-то на пересечении Ильинского и Рублевского шоссе, ближе туда, к ресторану "Причал". У них в жизни остался только вкус к таким туфлям.
Я не понимаю, зачем я купил Маше эти туфли. Скорее всего, меня преследовало чувство вины после трехнедельной командировки. Но все-таки я не зря это сделал, потому что она была, уверен, счастлива больше любой из таких дам. Маша несколько дней пыталась в этих туфлях куда-нибудь выйти, потому что ходить в них по квартире у нее не получалось, она в них все время падала с лестницы, а ходить в них по полу ей было неинтересно. И вот когда она придумала надеть их в ресторан, ее мама категорически запретила ей это делать.
— Это же домашние туфли,— пожала Алена плечами.
Не знаю, почему она это сказала. Поразмыслив, я, кажется, понял, в чем дело. Ну да, я, приехав из командировки, не подарил такие туфли Алене. Надо в следующий раз думать о таких вещах. Но если бы я думал, я бы, наверное, тогда никому вообще не купил бы туфли. Просто из воспитательных соображений.
И вот Маша подошла ко мне и говорит:
— Папа, я хочу пойти в твоем подарке в ресторан.
Я сразу понял, о чем речь, и очень обрадовался.
— Конечно, дочка,— говорю.— Должны же эти туфли хоть на что-нибудь сгодиться. А то, я видел, валяются вместе с сапожками бэби-берна твоего... как его, забываю все время.
— Катя,— тихо сказала Маша.
— Ну да! Надевай, конечно.
Маша очень обрадовалась и надела к этим туфлям еще и бальное платье. Ваня всех этих тонкостей не понял, кажется, хотя крайне внимательно за ними исподлобья следил, и на всякий случай надел свою любимую осеннюю куртку. Я ему сказал, конечно, что жарко же на улице, прекрасно, впрочем, понимая, что это замечание заставит его только застегнуть куртку на все пуговицы, а не на одну, как обычно. В общем, мы поехали.
И вот на входе в ресторан выяснилось, что Маша прошла фейс-контроль, а Ваня нет. И теперь охранникам предстояло снять с Вани его любимую куртку. Я представил, как они будут это делать. Мне стало очень смешно. Если он этого не хотел, это еще никому не удалось на планете Земля. Я уж не говорю, что им пришлось бы для начала перешагнуть через мой труп.
В общем, у них была сложная задача.
— Снимите с ребенка куртку,— сказал мне охранник.
Я попросил его сходить за администратором. Мы бы, конечно, ушли из этого заведения, но там, внутри, нас ждали друзья, и там же, внутри, была детская комната, о существовании которой Маша и Ваня были хорошо осведомлены. Поэтому я попросил найти администратора.
— А ничего, что я в этих туфлях? — спросила Маша.
Охранник, оставшийся в одиночестве, чувствовал себя неуютно и Машин вопрос воспринял как вызов.
— Девочка, тебя же пропустили,— нервно сказал он.— Оставайся на месте.
— Очень красивые туфли,— сказала Маша, подойдя к нему поближе.— У вашей дочки есть такие?
— У меня нет дочки, девочка,— произнес он.
В голосе его была сталь. Это могло закончиться мужской истерикой. Плачущий охранник... Нет, только не это.
— Маша, дай ему пожить спокойно,— сказал я.— Ему очень плохо, видишь?
— Проходите с вашим мальчиком, пока Юра не вернулся,— сказал вдруг охранник.— Он, конечно, идиот. Иди, мальчик.
— В куртке? — уточнил Ваня.
— Да в куртке, в куртке,— нетерпеливо ответил охранник.
— В зеленой? — переспросил Ваня.
— Да! — крикнул охранник.— Она же у тебя зеленая!
— Спасибо,— сказал Ваня.— У меня еще купальник есть.
Они с Машей рассказали этому человеку, что собираются на море. Он уже не сопротивлялся и покорно слушал. Это была победа уже даже не по очкам. Это был нокаут. Я слушал их рассказ с гордостью. Это были мои дети.
Они и в самом деле собираются на море.
— Мама,— говорила Маша, когда я еще был в отъезде,— давай соберем чемодан, чтобы поехать на море.
— Да подожди,— отвечала ей мама,— твой папа еще даже не приехал. Приедет, и мы поедем все вместе, через месяц.
— Чемодан-то и сегодня можно собрать,— обиженно сказала Маша.
Я, вернувшись из командировки, привез им еще и купальники. Это были очень странные купальники. Закрытые. В них зашиты такие пробковые чушки. Штук по шесть чушек в каждом, три спереди и три сзади. Маше ее купальник очень понравился, он был блестящий, а Ване не понравился его купальник, он был в бело-синюю полоску. Ваня просил, умолял, чтобы ему купили тоже блестящий, как у Маши, пока я не сказал, что у Вани купальник точь-в-точь как у льва Бонифация в мультфильме. С этой секунды Ване стал безумно нравиться его купальник, а Маша начала требовать, чтобы ей тоже купили в полоску. Ну, и счастливого конца у такой истории, в общем, быть не может.
И всю ее они в два голоса рассказали охраннику, который проклинал себя уже, наверное, за то, что согласился на эту адскую работу за такие деньги. Тут подошел и второй, с администратором.
Маша обрадовалась второму охраннику как родному:
— Вы еще не знаете, что Ваню тоже уже пропустили! Вот, ваш друг!
— Да? — хмуро посмотрел на него коллега.
— Правильно сделал,— так же хмуро сказал администратор.— Вообще-то лето уже на дворе. Надо снимать этот пост.
Тут я наконец-то понял, что у них просто руки не дошли до этого решения.
Мы прошли в зал. Детская комната оказалась на высоте, то есть на втором этаже. Изможденная сотрудница детской комнаты отдала нам детей через час. Она привела их (или это они ее привели) со словами:
— Очень развитые дети.
Она буквально простонала эти слова. Мне казалось, она сейчас рухнет к нам за стол, и ее придется отпаивать пепси-колой, предназначенной для детей. Я не спрашивал, что они с ней сделали. Я знал. То же, что они каждый день делают со своей бедной няней, которую они по требованию их мамы называют гувернанткой, добивая ее этим всякий раз, мне кажется, окончательно.
Потом они еще минут десять посидели за соседним маленьким столом и звонко чокались бокалами с пепси-колой. Наши друзья — семейная пара, уже шесть месяцев ждущая ребенка,— умилялись, глядя на эту идиллию. Я эту комедию, которую они тут ломали, вообще уже даже не воспринимал.
Потом Ваня разбил бокал. Он сделал это не нарочно. Осколки разлетелись в радиусе трех метров. После этого он надолго замолчал. Даже тени улыбки не появилось на его лице за весь остаток вечера.
А когда мы выходили из ресторана (пост на входе уже сняли), он твердо сказал:
— Я сюда больше не приду.
— Из-за этого бокала? — догадался я.
— Да.
— Ничего же страшного. Подумаешь, бокал. Почему ты не придешь?
— Да неудобно,— сказал Ваня.
Вот один мой товарищ, знающий о моих детях в основном понаслышке (доброжелатели, зная, как не нравятся ему эти колонки, подробно, по-моему, пересказывают ему каждый раз их содержание), все никак не верит, что дети трех с половиной лет могут так выражаться. Дети, может, и не могут, спорить не буду. А Ваня так и выражается. Так и говорит. Так и живет.
Я бы и сам, может, не поверил, если бы не жил с этим человеком.