Выставка "От Малевича до Кабакова. Русский авангард ХХ века из собрания Людвиг", проходящая в Kunsthalle Кельна, воспринимается как часть триумфа нового русского искусства в Германии — мы уже писали об участии России в Гамбургской ярмарке и о новой выставке Ильи Кабакова. Но кельнская выставка — особое явление: впервые русское искусство показано в таком объеме (в коллекцию входят около 600 работ) как непрерывная традиция, и, главное, выбор действительно компетентен. Рассказывает ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ.
Аахенский фабрикант Петер Людвиг (Peter Ludwig) и его жена Ирена — обладатели огромной коллекции, включающей горы ценностей, от древних рукописей до современного искусства. Людвиг склонен дарить или предоставлять во временное пользование часть этих ценностей музеям — при условии, что они будут носить его имя. Разумеется, фактически собирают коллекцию эксперты. Благодаря блистательно точным советам одного из них Людвигу удалось еще в 60-е годы купить лучшие произведения американского поп-арта, который сегодня считается чуть ли не центральным явлением искусства ХХ века. Русский авангард в его первоклассных образцах был Людвигу уже недоступен — впрочем, он и находится в основном в музеях (не всегда русских). Людвиг заинтересовался этим искусством в 70-е годы под влиянием тогдашнего посла СССР в ФРГ Владимира Семенова. Семенов, сам будучи коллекционером, поделился нужными явками, и чета Людвигов стала наезжать в Москву. Кроме того, в 70-е годы в Кельне развернула свою деятельность галеристка Антония Гмужинская (Gmurzynska), активно скупавшая работы мастеров авангарда у их вдов и наследников; через нее Людвиг получил, в частности, вещи из собрания Костаки.
Коллекция искусства 1910-30-х годов занимает верхний этаж Кунстхалле, разделенный перегородками на род лабиринта. Все крупные русские художники этого времени представлены здесь хотя бы одной-двумя работами, но полнота картины создается прежде всего обилием важных, но малоизвестных фигур. Среди них теоретик футуризма Николай Кульбин, художник "круга Циолковского" Иван Кудряшов, Вера Ермолаева, выдающаяся соратница Малевича и Лисицкого, лидер украинского авангарда Василий Ермилов.
Прекрасно, что самодовольная а-ля-французская живопись, которой так много в нашем искусстве до и после революции, почти исключена из экспозиции, — показано только то, склонное к риску и способное на открытия искусство, которое вошло в историю нашего века. Сильные, великолепно грубые полотна Гончаровой задают ноту аскетизма и серьезности; кубофутуризм усиливает напряжение и темп, который достигает кульминации в динамическом супрематизме Малевича. Дойдя до предела немоты в "Черном квадрате", искусство торжественно заговорило новым, неслыханным языком, служащим описанию невиданного мироустройства.Важно, что авангардный порыв не выглядит в кельнской экспозиции трагически и насильственно прерванным, как обычно интерпретируются художественное развитие 30-х годов. Выставка справедливо интегрирует соцреализм в процесс мирового художественного развития, в котором авангард сменился в 30-е годы различными внутренне конфликтными вариантами "реализмов" — одним из примеров является сюрреализм, составляющий соцреализму очевидную параллель. Энергия власти и восторг передела мира, присущие русскому авангарду, сохранились в соцреализме, хотя у кормила власти встали уже совсем другие люди, и их работам стали присущи иные внешние формы. В академически-натуралистическом портрете Сталина работы Исаака Бродского, где фигура парит на ярком белом фоне, чувствуется прямо малевичевская патетика и величие сверхличного. А портрет того же лица кисти Лентулова кажется вялым: свободой живописи бывший модернист выдает свою, отныне неуместную, склонность к индивидуальному творчеству. Соцреализма на выставке мало, но его отсутствие восполнено блестящим собранием фотографии 20-30-х годов.
К сожалению, куда хуже представлено на первом этаже Кунстхалле искусство "второго авангарда" 60-80-х годов — бессистемно (шестидесятники безразлично чередуются с теми, кто был по отношению к ним полемичен) и, увы, неполно. Таких важнейших фигур, как Михаил Шварцман или Иван Чуйков, здесь недостает, а Оскар Рабин и Владимир Яковлев представлены не лучшими работами. Более или менее адекватно показаны только Эрик Булатов, Илья Кабаков и Комар с Меламидом (с их великолепной картиной "Сталин и музы").
Как бы то ни было, кельнская экспозиция есть большая победа здравого смысла: еще несколько лет назад современная часть коллекции Людвига выглядела совершенно иначе. Людвиг, который в своих коллекциях на всякий случай выражает официальную точку зрения той или иной страны, воспользовался в 70-е годы официальными местами обитания советского искусства. В результате он потерял более десяти лет (пока не согласился выслушать более компетентных советчиков) на покупки живописи так называемого "левого МОСХа", упустив возможность добыть важные работы художников, которые имели статус "подпольных". Это, однако, типично: трудно понять феномен неофициального искусства в мире, где Модильяни был последним непризнанным гением и давно уже абсолютно всем воздается по их способностям. По цивилизованным понятиям, если художника нет в национальном музее, что-то с ним не так. Наши же музеи разрываются между желанием быть "на уровне" и недоверием, смешанным с обидой — нет, у нас должны быть собственные критерии. Действительно, в СССР существовала полностью мистифицированная история искусства, в которой героем был не Энди Уорхол, а Рокуэлл Кент. Не Малевич и Кабаков, а... Имен по-прежнему предлагается много.