— Маша,— говорю я,— ты же завтра утром будешь умолять меня не трогать тебя.
— Буду,— убежденно говорит она.
— И это только потому, что сегодня ты отказываешься ложиться спать.
— Не, папа, не поэтому,— говорит она.
— А почему?
— Потому что в детский сад не хочу. Давай я не буду ходить в детский сад, зато буду рано ложиться спать.
И вот так мы препираемся. Потом я говорю:
— Ну все, дети!
— Что все? — заинтригованы они.
— Вы выросли!
— Ура-ура! — кричат они в полном восторге.
Потом, когда упоение от этой новости проходит, Ваня с некоторым сомнением спрашивает:
— И я вырос?
Вопрос законный.
— И ты, Ваня, вырос,— говорю я.
Из них двоих выросла, скорее, все-таки Маша, потому что именно она первой понимает, что все это неспроста, и подозрительно переспрашивает:
— И что теперь будет, папа?
— Ничего особенного, просто теперь вас никто не будет уговаривать засыпать. И вы теперь будете с вечера до утра спать в своей комнате. И ни один из вас не придет ночью во взрослую спальню. И не останется там. Все, у вас началась взрослая жизнь. Вы ведь этого хотели?
Они и в самом деле этого хотели — сколько себя помнят.
Поэтому возразить им особо нечего.
— Папа,— говорит после долгого раздумья Ваня,— кажется, мне будет сниться очень страшный сон. Можно я приду?
— Я тогда сам к тебе приду,— говорю я ему.— Все, идите и спите.
Они покорно ложатся. Проходит полминуты.
— Папа, мне снится страшный сон! — кричит Ваня.— Ой!
— Ты еще не заснул! — кричу я.
— Заснул,— слышу я недовольный голос Вани.
Через несколько минут в их комнате начинается шипящий шепот. Никто не выглядывает из-за двери. Мне самому становится немного страшно. Я подхожу к этой двери и прислушиваюсь. Кто-то придет к ним ночью и кого-то из них заберет, в общем, в ближайшее время, если они не уснут сейчас. Вот об этом они шепчутся.
Я приоткрываю дверь, и сразу становится лучше слышно.
— Мы же взрослые, Ваня,— шепчет Маша.— Спи. А то в нашем шкафу кто-то сидит. Он нас заберет.
— Он взрослый? — переспрашивает Ваня.
— Он очень старый,— шепчет Маша.— Его борода длиной в 5 дней.
Она хотела сказать "метров". Но так, кажется, получилось еще страшней, потому что Ваня начинает поскуливать.
И снова, как две недели назад, когда дети строили в квартире шалаши, а я их разорял, пока не вспомнил, что в детстве сам был профессиональным строителем шалашей, я вдруг с ужасом вспоминаю, как моя мама заставляла меня засыпать. Я вспоминаю об этом действительно с ужасом, ибо она говорила мне, что за темным окном моей спальни живет сова, и, если я сейчас же не засну, она залетит в комнату, возьмет меня с собой и — мало этого — сделает меня совенком.
Это действовало безотказно. От страха я засыпал мгновенно. Мне казалось, это продолжалось много лет. Наверное, так и было.
Теперь мои дети в своей комнате стращали сами себя каким-то стариком с бородой. Я и сам отчетливо понимал, что не усну теперь этой ночью, думая про этого старика (хорошо еще, что поздней весной эти ночи так коротки).
Между тем шепот Вани и Маши становится все тише. Они засыпают. То есть, кажется, моя идея все-таки работает. Я только думаю, не слишком ли высокую цену они платят за свой крепкий сон. Что будет с их психикой? Не окажется ли изломана? Некоторое время я провожу в размышлении, насколько сильно оказалась изломана в результате маминой придумки моя психика, и незаметно засыпаю.
На следующее утро я спрашиваю моих детей, какие сны им снились.
— Мне снился страшный сон! — кричит Ваня.
— Про что?
— Про пиратов!
— А что они делали?
— Они нас победили!
Да, это как минимум неприятно. А скорее всего, и в самом деле страшно. Если, конечно, правда.
Вечером Ваня кричит, что ему уже снится сон про пиратов.
— Да погоди ты,— говорю я ему,— ты же еще не заснул.
Это прием он опробовал еще вчера, и у него ничего не получилось. Странно, что на этот раз он не придумал ничего получше.
— Папа,— говорит Ваня,— я же знаю, что этот сон теперь будет сниться мне каждую ночь.
Среди ночи я просыпаюсь оттого, что Ваня ложится рядом со мной. Я только хочу ему что-то сказать, как он перебивает меня: спи, папа, спи. Я просто прячусь от пиратов.
Я сплю, потому что мне больше ничего не остается. Я сплю и даже во сне люблю своего сына.
Потом, под утро, когда уже рассветает, приходит и Маша со словами:
— Ты знаешь, папа, у меня бессонница какая-то. Я прилягу, ладно? Я подумаю про детский сад.
Она ложится, вздыхает, потом бормочет:
— Да-да, у меня бессонница. Или все-таки нет?
И сразу после этих слов она засыпает мертвым сном младенца.