 |
А я сразу скажу ответ.
Мы неверно понимаем фразу Чехова: если ты раб – то «по капле» ты свое существо не исправишь, раба не изживешь. Подумаем без автора статьи: неужели чеховские или гоголевские уродцы (или окружающие нас) могут измениться частями. Они вообще-то на изменение способны?
Какое-то время я ошибался относительно одного принципиального исторического вопроса. Я говорил: ну, разве можно без подготовки, без переходного периода перенимать западные нормы существования. Нет, конечно, с точки зрения техники – нереально, недальновидно: страна не готова. Помимо «техники» и логического момента мне было приятно себя ощущать в стане умных людей: да, мы либералы, но мы мудрые, мы не такие, как те. Так вот я хочу заявить: нельзя усидеть на двух стульях сразу, тем более, долго; тем более, когда сиденье одного стула находится в нескольких метрах от другого, да еще и выше метров на семнадцать. Я понимаю, что в России возможно все, но где вы найдете такую задницу?
В хрестоматийном вопросе принца Гамлета есть лишь только две потенции, причем одна из них – импотенция. Я люблю Шекспира не только за то, за что и Чайковского: мне англичанин нравится свободой выбора – «или» нам дарит эту свободу. Понимаете, если, условно говоря, лось не может воспользоваться стиральной машиной, ее даритель не виноват – он-то умеет, и не только он.
В России издревле было так: большая часть населения прозябала, выражаясь шекспировским языком, в небытие, и очень маленький процент населения мыслил – а, значит, существовал. И этот процентик был не просто «далек от народа», он, как выразился убитый Мандельштам, «жил, под собою не чуя страны». В начале двадцатого века гениальные архитекторы создавали дивные здания в стиле модерн, где только люди из Атлантиды не смотрелись бы пигмеями; «печальный Пьеро» Вертинского пел о «небывалом»; композитор Скрябин хотел все человечество возвести в высшую расу, а поэт Бурлюк давал смазливому мальчику Володе Маяковскому по 50 копеек в день, чтобы тот писал стихи, а не работал грузчиком. И что же? Всех уничтожило народное небытие. Вот только Скрябин успел испугать бога гениальной симфонией-разоблачением, и тот его убрал двумя годами ранее «Великого Октября».
Дидро был чертовски прав, сказав, что «Россия испортилась, не успев созреть». Проблема в том, что этот плод сложно просто так выбросить на помойку – он величиной с целое дерево: он «широкий и родной», «другого такого» я не знаю. Вот только дышать им совсем «не вольно».
За последние две недели телевизионщики сделали неплохие деньги на скандале вокруг запрета на проведение «шествия любви» - парада геев, который планировался в Москве. Замечу, что ни с эстетической, ни с философской позиции, мне это не близко: я уверен, что ни Микеланджело, ни Чайковский с Жаном Кокто не почти ли бы такое шествие своим присутствием. Дело в том, что любая публичная акция должна быть сделана со вкусом. Сегодня варваризировавшаяся Европа утратила традицию античных фаллических мистерий, ее метафизику. С другой стороны, любовь – категория индивидуального характера, она тайна, которая открывается избранным. Массовость тут роли не играет.
Однако, случайно наткнувшись на пару типовых ток-шоу, посвященных скандалу, я понял, что этой стране подобные либеральные мероприятия необходимы как таблетки, как уколы – лекарства против вековой «испорченности» (термин Дидро).
18 мая по НТВ демонстрировали очередной выпуск программы «К барьеру». Сразу поясню – это такая передача, в которой журналист Соловьев себя показывает самым интеллектуальным, а не запрещают эту либеральную форточку (пока), потому что она не настежь открыта. Отстаивать агрессивную позицию пригласили депутатку Горячеву (очевидно, все умные люди отказались), ее оппонентом был молодой юрист-правозащитник Николай Алексеев. Товарища Горячеву поддерживала еще одна депутатка (с таким же не совсем городским акцентом) и священнослужитель. Этот совершенно невменяемый шепелявый дьячок с козлиной бородкой и немытыми волосами меня рассмешил особенно: вопил, как поросенок на забое. Среди прочего он пригрозил москвичам цунами (за грехи): ах, как это актуально, учитывая наше географическое положение. «Секунданты» правозащитника были не намного искусней: уж, не могли найти людей с ораторскими навыками – хоть бы поучились на стенограмме ответов Оскара Уайльда на известном суде, или на речах Ленина (в школе-то слушали пластинки).
Всю передачу обе стороны наперебой апеллировали то к богу, то к Путину. Ну, без товарища Путина сегодня у нас ни одно хорошее дело не делается, а вот обращение к Ветхому завету коммунистки Горячевой казалось уж совсем убогим. Эту ученицу Остапа понесло – и она, ничего не стесняясь, завизжала, что у нас вовсе не светское (как записано в Конституции), а православное государство. Студия дружно (по лампочке Павлова) аплодировала обеим сторонам. Наглость Горячевой и попа вполне объяснима: они понимают, что в этой стране они за свои слова юридической ответственности не понесут. Кроме того, эти упыри почувствовали, что вновь настает их время: опять ссоримся с Западом, опять опускаем железный занавес, опять третируем прессу, опять «православие, самодержавие, народность» - все заново!
А Соловьев-то: просто орел! То умнее одного выступающего – то тут же умнее другого: любо-дорого слушать. И в конце как мудро кончил: мол, право на парад надо давать, но наше общество еще не настолько просвещенное – не готово. А у меня вопрос: а когда оно (слово пропускаю) будет готово: к реформам, к голосованию не за авторитарных лидеров, к свободе? Нормальные-то люди, сколько мучаться будут? Не умеете жить, нет образования – ваши проблемы, не мои! У меня одна жизнь – ждать не желаю! И у тех просвещенных (бирки разные можно навешать – либералы, западники, диссиденты), кто в Сибири при царе, а потом в лагерях при Сталине сидел – тоже одна жизнь была. А вот у народа – тьма жизней, толку вот только нет.
Но вернемся к Горячевой. Мне не понятно, ну, какое она (язык не поворачивается назвать это «женщиной») имеет моральное право говорить что-то про любовь? Она себя видела в зеркало, эта гэкающая депутатка? Вот Стендаль пишет про любовь – и она высказывается! Абсурд!
Сторонники запрета шествия говорили про «пошлость» и про то, что нельзя использовать Красную площадь. Понимаете, я не думаю, чтобы украшения «веселых» ребят выглядели бы пошлее (а у них не без этого), чем памятник маршалу Жукову (вот, кстати, кто без толку массу людей в гроб положил). Понимаете, один мой приятель работает в Историческом музее – так окна его кабинета выходят аккурат на вид массивных яиц коня маршала. Он мне как-то признался, что они ему уже ночью снятся.
Что касается Красной площади, то на ней, насколько я понял, никто ничего делать и не собирался. И потом: выходит, для казней, для публичных выступлений сатрапов, для пошлой демонстрации оружия и для кладбища – площадь пригодна, а вот для «шествия любви» - пока нет: рано. Как жаль, что в будущее «время прекрасное» – ну, дальше вы текст знаете (ни мне – ни тебе).
Краем глаза я застал другое ток-шоу, посвященное теме: на ТВЦ есть совершенно отстойная передача, которую ведет Дементьев (он себя называет поэтом) в неизменной прическе. Там собрали каких-то бабок, которые скрежетали в микрофон вставными челюстями и с видом баков, переполненных мусором после хозяйской вечеринки, скандировали, что дискриминации меньшинств нет, но устроить таковую нужно. Опять их вытащили, опять они вякают: прав был классик, «народ – везде дурак», но в России – дурнее. Ведь место той же Горячевой не на телеэкранах, а в сельпо с авоськой – причем, в таком райцентре, куда не всякая кобыла в распутицу доковыляет.
Больше всего меня бесит то, что мы каждый раз как заново рожденные, всегда все сызнова: за долгие тысячелетия мировой истории уже все давно решено и на философском, и на юридическом уровне. Нет: опять какие-то полоумные бабки, что-то скандируют, опять «у поганых болот, чьи-то тени встают». Меня, кстати, удивляет: чего это они боятся, что пропаганда может «распространить болезнь», кто-то там может сменить ориентацию? Меня, например, никакие митинги, никакая агитация не заставит изменить своим вкусам. Может, если такие нестойкие «ориентации» – и бояться нечего, и потом, почему перманентная пропаганда обратного не действует на упомянутое меньшинство?
В то же время, пора отказываться от идеи массовости, от предпочтения количества качеству. Есть закон природы и социологии: основная масса не может быть хороша даже, если она представляет меньшинство от более крупного сообщества (прогуливаясь по той же Тверской, далеко не всегда приятно смотреть на инфузории туфельки или перекаченных манерных дурней). Я не понимаю, зачем устраивать парад: все лучшие люди уже вывешены на плакатах – и страна знает своих героев. Я уверен, что в любой группе надо демонстрировать только лучших представителей. И мы их давно наблюдаем: Чайковский отлит в памятниках и в рекламных плакатах концертов, Есенин нынче везде, Сократа, Юлия Цезаря и Лермонтова мы проходим в школе, про Александра Македонского снимают кино, про Ивана Грозного гениально снял его коллега Эйзенштейн (хотя, учитывая тридцать седьмую ситуацию, отношения царя с Федей Басмановым остались за совковым кадром). От «натуралов» представлены Карл Маркс (памятник в самом центре столицы – напротив сквера перед Большим театром) и конь под Жуковым – он расположен еще центральнее. Так что никто не обижен: победила дружба Чука и Гека.
Самое смешное, что проблема не стоит выеденного яйца: по Тверской улице каждый день ходят толпы геев (кто в театры, кто в профильные клубы, кто в рестораны): это своего рода ежедневная демонстрация; а если помножить людей на время, то статистика получится серьезная. И пропаганды бояться тоже поздновато: мы с детских лет учимся по книгам, смотрим фильмы и спектакли, созданные геями?
В итоге: с одной стороны, нехилая рекламная кампания для организаторов шествия – они этого и добивались; с другой – Россия вновь продемонстрировала миру, что ее рыло в человеческое лицо пока не превратилось.
И, очевидно, не превратится: это разочарование прекрасно в свое время сформулировал Александр Блок: «Все живем за китайскими стенами, полупрезирая друг друга, а единственный общий враг наш – российская государственность, церковность, кабаки, казна и чиновники. Изо всех сил постараюсь я забыть начистоту всякую русскую «политику», всю российскую бездарность, все болота, чтобы стать человеком, а не машиной для приготовления злобы и ненависти. Или надо совсем не жить в России, плюнуть в ее пьяную харю, или – изолироваться от унижения, да и «общественности» (партийности)».
Однако это лирика, с юридической же точки зрения произошло следующее: запретом на проведение шествия правительство Москвы нарушило Конституцию РФ, причем это решение поддержал суд (естественно). 27 мая во время возложения цветов к Могиле Неизвестного солдата несколькими гей-активистами произошла потасовка с участием мордоворотов-милиционеров; чуть позже они же избили до крови и арестовали группу из 15-20 человек, собравшихся возле памятника Юрию Долгорукому: среди пострадавших оказался и депутат германского Бундестага. Какой же глупостью надо обладать, чтобы поднять столько шума и в стольких местах нарушить закон, чтобы справиться с такой малочисленной компанией – их бы никто и не заметил!
Хочется вспомнить знаменитого французского драматурга Жана Жене («Служанки», «Балкон», «Ширмы»), который однажды сказал, как обрезал: «невозможно любить друг друга в рабстве».
P.S. Уж не знаю к чему, но мне хочется процитировать выдержки из «программного» автора Льва Толстого (вначале из дневника):
«Я никогда не был влюблен в женщин. В мужчин я очень часто влюблялся, 1 люб/овью/ были два Пушк/ина/, потом 2-й – Саб/уров/, пот/ом/ 3-й – Зыб/ин/ и Дьяк/ов/, 4-й Обол/енский/, Блосфельд, Ислав/ин/, еще Готье и мн/огие/ другие. Из всех этих я продолжаю любить только Дьякова.
Красота всегда имела много влияния в выборе; впрочем, пример Дьякова; но я никогда не забуду ночи, когда мы с ним ехали из Пирогова и мне хотелось, увернувшись под полостью, его целовать и плакать» - Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. М., 1928-1958, т.46, с. 237-238.
И еще из повести «Детство» (цитата из второй редакции) – рассказ о Саше Пушкине (Сереже Ивине):
«Его оригинальная красота поразила меня с первого взгляда. Я почувствовал к нему непреодолимое влечение. Видеть его было достаточно для моего счастья; и одно время все силы души моей были сосредоточены в этом желании. …Все мои мечты во сне и наяву были о нем: ложась спать, я желал, чтобы он мне приснился; закрывая глаза, я видел его перед собой и лелеял этот призрак как лучшее наслаждение…»
Дальше лучше не продолжать – думаю, что этого «классика» нужно отлучить не только от церкви, но и от детей и материнства. Нет Толстому в школе и институте! Толстовщине – позор!