Бетховенский классик

Михаил Плетнев сыграл еще две симфонии

концерт дирижер

В концертном зале "Оркестрион" Российский национальный оркестр (РНО) с собственным руководителем Михаилом Плетневым за пультом представил очередной концерт цикла "Бетховенские академии". Маэстро Плетнев облегчил ВАРЕ Ъ-ТУРОВОЙ задачу по выбору лучшего концерта заканчивающегося сезона.

Цикл "Бетховенские академии" Михаил Плетнев начал еще в ноябре и на данный момент представил пять вечеров с симфониями и фортепианными концертами. Нынешний, со Второй и Третьей симфониями, не последний: еще не сыграны Шестая, Седьмая и Девятая симфонии, Тройной концерт и Фантазия с хором. Другое дело, что превзойти себя Михаилу Васильевичу вряд ли удастся. Про такие концерты иначе как в восторженном духе говорить невозможно, но куда интереснее разобраться, из чего состоит успех. Первым ингредиентом, само собой, назовем музыку Бетховена, господину Плетневу всегда близкую. Венский классицизм, представленный в этих двух симфониях противоположным образом — легким и азартным во Второй и драматически накаленным в Третьей,— Михаилу Плетневу не близок быть не может, больше того — как пианист он как будто был специально выкован для этой музыки. Забавно, кстати, что династия педагогов вверх от Плетнева приведет ровно к Бетховену: Плетнев--Власенко--Флиер--Игумнов--Зилоти--Лист--Черни--Бетховен. Не стану, впрочем, утверждать, что эта лестница из гениев и есть объяснение тому, насколько Михаил Плетнев совершенен в Бетховене, самом противоречивом из венских классиков. Вся соль в сочетании несочетаемого: этот музыкант одновременно и скуп (к примеру, на внешние проявления эмоций), и щедр (на разнообразие этих эмоций в звуке, тембре). Он угрюм, но артистичен. Артистичен, но не пошло театрален. Он всегда выглядит одинаково: уставшим, недовольным и вялым — и всегда играет по-разному.

Вторым ингредиентом можно счесть уровень игры оркестра, к концу сезона разыгравшегося и не оставившего камня на камне от конкурентов, включая недавно громыхавший в Москве оркестр Мариинки. Струнные, бодрые и густые, азартные ударные, деревянные духовые, с внимательными и тонкими соло гобоя, медь, небезупречная, но все равно на голову выше медной группы любого из отечественных оркестров,— все оркестранты были, что называется, в ударе. Дело было не только в их профессионализме, но и в редчайшем ощущении заинтересованности в происходящем. Кто кого заразил — дирижер оркестрантов или они своего мрачного худрука, непонятно, но и Михаил Плетнев вел себя при всех обычных достоинствах не то чтобы типично. Он показал оркестру и публике все, но не в простом дирижерском смысле, а скорее в каком-то киношном.

Его пластика была понятна до каждой мысли, как в хорошей пантомиме. Вот Бетховен злится, вот он воюет, весь мир против него, вот он молод, силен и сейчас всем покажет кузькину мать, вот он шутит и сам хохочет над собственными остротами, вот он ленится и т. д. Это не означает, что дирижер, скажем, подмигивал, хмурил брови или как-нибудь еще заигрывал с оркестром или публикой. Театральность его не была внешним эффектом, она словно выплескивалась из музыки и одновременно наполняла эту музыку смыслом.

Этот концерт стал бы большой удачей для тех, кто не знает, с чего начать слушать классическую музыку. Он был как идеальный урок по музлитературе — познавательный, но без морализаторства, захватывающий, но весьма серьезный, безупречный, но не стерильный. Такой урок, после которого не нужно шпаргалок, его запоминаешь на всю жизнь.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...