 |
Отборщики Каннского фестиваля предпочли персонажей фильма "977" малоизвестного на родине режиссера Николая Хомерики героям новейших российских блокбастеров |
Нынешний год до предела обострил конфликт между Каннским фестивалем и российской киноиндустрией. Несмотря на ее всеми замеченный рост, наших фильмов по-прежнему нет в каннском конкурсе, как не было год или два года назад. Казалось бы, это уже своего рода объявление войны. Однако многие другие акции фестиваля и даже подчеркнутые реверансы перед русскими — скорее признаки перемирия и призывы к мирному сосуществованию.
Развитие конфликта
Ровно 60 лет назад самый первый Каннский фестиваль открылся картиной на русском языке — документальным фильмом "Берлин" Юлия Райзмана. Всего в фестивале участвовали восемь советских картин, и одну из них — "Великий перелом" Фридриха Эрмлера — жюри включило в число одиннадцати фильмов, получивших гран-при. Трудно представить сегодня, чтобы в демократичном Канне могли наградить такой махровый образец тоталитарного кино.
В 1958 году в первый (и пока в последний) раз побеждает русский фильм — "Летят журавли" Михаила Калатозова. Спустя годы в память об этом событии Татьяна Самойлова выйдет на сцену юбилейного 50-го фестиваля. В 1960-м в Канне признана лучшей советская программа, в которую входили "Баллада о солдате" Григория Чухрая и "Дама с собачкой" Иосифа Хейфица. Среди наших режиссеров каннскими призами награждались Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский и Никита Михалков. Среди актеров и актрис, увы, никто. Но в 1987 году обе актерские награды достались западным исполнителям, сыгравшим у наших постановщиков: Марчелло Мастроянни в "Очах черных" Никиты Михалкова и Барбаре Херши в "Застенчивых людях" Андрея Кончаловского. Самым удачным был для нас 1990 год, когда наблюдался пик моды на перестройку и когда наградили сразу три российские картины: "Такси-блюз" Павла Лунгина, "Мать" Глеба Панфилова и "Замри, умри, воскресни" Виталия Каневского.
Впрочем, и в худшие для российского кино годы о нем помнят в Каннах. То покажут "Сорок первый" Григория Чухрая в программе каннских открытий за 50 лет, то в предваряющих конкурсные просмотры архивных "Прелюдиях" — фрагмент из старого фильма Бориса Барнета. А если присмотреться, то в вывешенной в качестве реликта фестивальной газете за 1946 год рядом с Мишель Морган можно увидеть сказочника Александра Птушко на пляже в купальном костюме.
 |
В День российского кино зрителям представят галерею ярких русских характеров — летчика, пулеметчика и неудачника (кадр из фильма "Космос как предчувствие" Алексея Учителя) |
Каннские кураторы отрицают влияние политических факторов и модной конъюнктуры — об этом, в частности, говорил художественный директор фестиваля Тьерри Фремо (см. #13 за этот год). Он также высказывался за "осторожное" введение в каннскую программу новых кинематографических территорий (а именно так воспринимается русское в его новом — коммерциализированном и американизированном — виде). Президент фестиваля Жиль Жакоб заявил недавно: "Национальная принадлежность в кино имеет все меньше и меньше значения. Вероятно, в будущем мы станем обозначать фильмы как 'европейские' или 'латиноамериканские'". Все это хорошо, однако же обращает на себя внимание, что, предположим, Южная Корея (которая с недавних пор стала "горячей" кинотерриторией) была представлена в Канне в 2005 году шестью фильмами, а Россия — одним, причем короткометражным. Та же история и с Украиной, которая почти не производит больших фильмов, зато стала модной страной — и вот уже украинскую короткометражку награждают главным призом.
Мирное урегулирование
 |
(кадр из фильма "9 рота" Федора Бондарчука) |
Но не стоит и преувеличивать знаковый характер каннской инициативы. Проект "Все кинематографии мира", призванный отражать культурное разнообразие в сфере киноискусства, разрабатывается в Канне уже несколько лет. В прошлом году запомнился День мексиканского кино. В этом участниками проекта станут также Израиль, Сингапур, Швейцария, Венесуэла, Тунис и Чили. Все это страны с небольшим объемом кинопроизводства. Россия же по данному показателю приближается к ведущим кинодержавам — Италии, Германии, Испании. Трудно представить, чтобы хоть одна из этих стран участвовала в подобном групповом проекте. А немцы несколько раз возмущались, что их не берут в конкурс Каннского фестиваля, если только не снял новый фильм Вим Вендерс (у нас подобную роль несколько лет подряд играл Александр Сокуров, причисленный к каннской "номенклатуре"). Каннско-прусская война закончилась, похоже, поражением немцев. Каковы будут результаты каннско-русской?
В официальную программу 2006 года — да и то не в основной конкурс, а в программу "Особый взгляд" — из российских фильмов отобран только "977" Николая Хомерики. Это история с элементами фантастики о поиске научной истины, смысла жизни и любви. Кодовое число связано с попыткой "поверить алгеброй гармонию", найти математические закономерности в эмоциональной и духовной сфере человека. Герои фильма — добровольные участники научного эксперимента — проходят не только через специальную камеру, в которой их обследуют, но и через ряд вполне житейских испытаний дружбой, любовью, влечением, завистью и "сильнейшим из аффектов" — любопытством. В итоге научный опыт превращается в человеческий, причем как тот, так и другой трагичны. Хотя по атмосфере и стилистике фильм отдаленно напоминает "Солярис" и, следовательно, тяготеет к российской традиции "авторского экстрима", тем не менее он решен гораздо более современными режиссерскими средствами.
 |
(кадр из фильма "Пыль" Сергея Лобана) |
После Mikhalkov Brothers, Павла Лунгина и Александра Сокурова других столь же универсальных фигур среди наших кинематографистов не возникло. В будущем на подобную роль может претендовать Илья Хржановский. В компании с молодыми режиссерами других стран он примет участие в работе программы "Ателье", которая займется финансовой помощью обещающим проектам. И еще один русский штрих каннского пейзажа 2006 года: в фестивальном дворце будет развернута выставка рисунков Сергея Эйзенштейна, многие из которых, прежде полузапретные, носят ярко выраженный эротический характер. Один из рисунков мэтра помещен и на плакате программы "Особый взгляд". Таким образом, классик Эйзенштейн в очередной раз послужит международной репутации России как кинодержавы, а дизайн и символика фестиваля будут напоминать о ее былом величии.
"В кино ходят за попкорном"
— Правда, что вы учились во Франции? — Вообще, у меня четыре образования — два экономических и два режиссерских. Такой вот я вечный студент. Сначала учился на Высших курсах в мастерской Владимира Хотиненко, Павла Финна и Владимира Фенченко, потом получил грант на учебу во французской киношколе. — Языковой барьер становится препятствием для молодых режиссеров, мечтающих работать в Европе? — Да, есть такая отгороженность, как будто мы в Индии живем, хотя Индия и неудачный пример. Я сначала немного изучил язык на курсах. Этого оказалось достаточно, чтобы пройти конкурс в киношколу. Потом — на практике. — Как вас учили во Франции? — Там нет постоянных мастеров-педагогов, зато приглашали всех, кто заезжал в Париж. У нас читали лекции Вуди Аллен, Роман Поланский, Аббас Киаростами. В России кинообразование больше базируется на теоретической части: история культуры, философия. Эти курсы изменили мое представление о мире. А во Франции я получил то, чего здесь нет. Там дают камеру в руки — снимай, монтируй. Учат классическим приемам. Потом ты можешь от них отказаться или принимать их. Хотя и нашим мастерам я очень многим обязан. — Но первые фильмы сняли во Франции? Вашу короткометражку "Вдвоем" наградили в Канне. — Да, до этого я еще снимал курсовые. А "Вдвоем" — это была дипломная работа, французы разрешили привезти съемочную группу в Россию и снимать там. Это очень личный фильм о моей матери. — Похоже, вы выбрали авторское кино — в отличие от большинства ваших сверстников, которые предпочитают коммерческие проекты. — У меня много друзей, которые занимаются разным кино. На самом деле молодые делают то, что им позволяют. — То есть они снимают не по своей воле? — По своей, но решения принимают продюсеры. Они хотят видеть кальку того кино, которое считают коммерческим, опираясь на рейтинги и субъективные ощущения, порой весьма смутные. Ведь опыта ни у кого нет, все бродят в потемках, выбирают определенных режиссеров, которые кажутся подходящими, и это становится мейнстримом. Получается такой просчитанный, синтетический продукт, как в супермаркете. Параллельно работают другие, но им очень тяжело. — А вам совсем не интересно коммерческое кино? — Больше всего меня интересует авторское искусство. Причем я считаю, что Леонид Гайдай тоже был режиссером-автором. И я надеюсь когда-нибудь сделать коммерчески успешный фильм — не для того, чтобы материально преуспеть, а чтобы его увидело больше зрителей. — Чего вам не хватает в сегодняшнем российском кинематографе? — Мне не хватает того, что было в 60-х годах, того напряженного поиска, которым были заняты Годар, Куросава, Бергман, Хуциев. Когда они делали то, что подсказывал им художественный инстинкт, не оглядываясь творили, и людям это было интересно. Сегодня публика ходит в Третьяковку или в консерваторию за искусством, а в кино — за попкорном. Все все путают. Мне бы хотелось, чтобы продюсеры и прокатчики, которые сегодня определяют ситуацию, больше доверяли публике и не боялись смелых решений. |
