Любите ли вы кошмары? Любите ли вы их так, как любят их французы... В одном из прошлых номеров мы уже упоминали о стремлении французских мастеров сцены расшевелить сонного пресыщенного зрителя. Как в сказке о лисе и дрозде, зритель, которого уже накормили, напоили и рассмешили, напрашивается, чтобы его напугали. Два популярных парижских театра в едином порыве разразились премьерами, эстетическим предназначением которых было как следует нагнать на зрителей страху.
На сцене театра Nanterre-Amandiers в первой половине декабря прошел спектакль "Закон останков", поставленный молодым американским режиссером иранского происхождения Реза Абдо (Reza Abdo). Основой фабулы спектакля послужила история Джефри Дамера, знаменитого людоеда из Милуоки, который убивал негритянских юношей и подростков, разделывал их и съедал. "Закон останков" является второй частью трилогии, первая часть которой The Hip Hop Waltz of Evridyce представляет собой кошмарное путешествие в американский ад извращенных образов и понятий, апокалиптический манифест эпохи СПИД.
В спектакле "Закон останков" Реза Абдо, как хирург, со скальпелем в руках, оперирует общество, зараженное раковой опухолью антропофагии, одним из метастазов которой является людоед из Милуоки. Развлечение не для слабонервных: с первых минут спектакля зрители погружаются в мир ужасающих звуков и картин; кажется, что капли крови летят в зрительный зал. В холодильнике короля останков отрубленные головы и вырезанные внутренности соседствуют с бутылками кока-колы и баночками майонеза. В общем хаосе представления появление каждого из четырнадцати исполнителей напоминают спазмы; каждый эпизод, связанный с очередной жертвой, приоткрывает часть мира убийцы: отрывки допросов, воспоминания детства, песни, телепередачи. Сцены насилия перемежаются канканом бродвейских кабаре. Дабы усилить произведенный эффект, зритель периодически вовлекается в действие.
Колоссальное порношоу ужаса, "Закон останков" задуман как некое политическое выступление. Поставив зрителя перед фактом несомненного насилия, Реза Абдо при этом задается вопросом: почему насилие, столь отвратительное человеческой морали в локальных масштабах, принимается как должное, когда приобретает масштабы государственной акции? "Почему убийство, совершенное на улице, более аморально, чем уничтожение сотен тысяч арабов во время войны в Персидском Заливе?", — конкретизирует свою позицию режиссер в интервью газете LIBERATION.
Кошмар совсем другого рода, более тонкий и философский, кошмар скорее души, чем тела, предлагает пьеса драматурга Жана-Луи Бурдона, им же и поставленная на сцене Театра-14, "Ландау, наделавший шуму". Как любая любая пьеса Бурдона, она смешна, но это даже не смех сквозь слезы, а смех сквозь ужас. Чтобы воплотить историю любви и ненависти двух инфернальных персонажей, Евгения м Евгении, двум любимцам парижской публики пришлось сменить амплуа: красавица и умница Юдит Магр (Judith Magre) предстала в роли полоумной старой ведьмы, а изысканный и аристократичный Жан Франсуа (Jean Francois), специализировавшийся доселе на ролях дипломатов, министров и прочих деловых людей, сыграл оборванного, жалкого и неопрятного старика, который в первой же сцене спектакля сидит без штанов на горшке. Два забытых богом и людьми человеческих существа, высшей мечтой которых является приличный дом престарелых, обрушивают на головы друг друга потоки обвинений, пытаясь с помощью этого хоть как-то разобраться в своей убогой и бестолковой жизни. Единственными константами в этом нарочито обессмысленном действии оказываются призрак Жильберты, леденящей душу богини смерти, черные тени, появляющиеся в конце каждого явления с выражением тревожного ожидания и голос цыганки Негриты, исполняющий песню, более похожую на душераздирающий вопль одиночества, глас вопиющего в пустыне. Чтобы подчеркнуть изоляцию и разобщенность героев, Жан-Луи Бурдон помещает в центр сцены клетку, в которую по ходу действия тот или иной протагонист мазохистически запираются. По мысли автора, "Права старика вовсе не таковы в нашем мире, как права человека" — кошмар пьесы Бурдона не что иное, как мольба о милосердии; история перебранки героев — это история втоптанной в грязь, но выжившей любви. Финал пьесы оптимистичен: "И на Солнце бывают пятна, но это же Солнце".