Фестиваль танец
На сцене РАМТа выступили последние участники конкурса "Золотой маски" в номинации "современный танец": челябинский Театр современного танца Ольги Поны показал последнюю работу руководительницы — "Немного ностальгии", пермский "Балет Евгения Панфилова" представил "Клетку для попугаев" — 14-летней давности спектакль своего основателя. ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА определила фаворита конкурса и похоронила отечественный современный танец.
В этот вечер на сцене сошлись тяжеловесы современного танца — коллективы и хореографы с многолетней репутацией лидеров. Ольга Пона и ее челябинская труппа уже не раз завоевывала "Золотую маску", а на мировой арене считается чуть ли не основным хореографом, отвечающим за современную Россию: ее излюбленная тема — жизнь молодежи в российской глубинке. Спектакль "Немного ностальгии" (Ъ писал о нем 5 декабря 2005 года), сделанный в копродукции с богатыми немцами, очередная вариация поновских "старых песен о главном". На сей раз хореографиня вспоминает о безмятежных пионерско-комсомольских каникулах на природе. Оформление составляют дымы (вероятно, воспоминаний), подвешенные к колосникам черные трубы, оклеенные белыми полосами, (натурально "березки") и неизменный у Поны морщинистый киноэкран с видеопроекциями, дурное качество которых имитирует провинциальную нищету. За современность отвечает правильное музсопровождение: неизбежный в современном театре минималист Арво Пярт, а также группы Body Electric и Urban Tribe, обильно испускающие капанье, звяканье, гудение, жужжание и прочие ностальгические шумы. В кульминационный момент появляется непременный стук поезда, увозящего из безмятежного детства, и простонародная гитара с советской песней про любовь — в театре Поны все давно просчитано и расчленено, как в театре анатомическом.
Тоска по детству протекает по правилам тренажного класса, адаптированного для русских потребителей в духе силовой акробатики. Сначала — разработка "партера": девушки делают стойку на шее, на лопатках, на ушах. Ноги раздвинуты промежностью в зал: нарочитая некрасивость, по мнению челябинского тренера, синоним современности. По сигналу (магнитофонному крику "Коля!") труппа переходит к вертикальному разделу класса типа "адажио": парные растяжки-оттяжки за пятку, руку, колено, за веревку, за талию, с помощью железной палки; ноги открываются вперед, назад, вбок; пары стыкуются не по половому признаку. Крик "Андрей!" — следующая порция упражнений, на сей раз с висящими трубами: отжимы, шпагаты, "солнышки", перевороты. К финалу — по крику "Мама!" — ускорения: бег, прыжки, массовые упражнения на брусьях. Устремленные в зал лица ностальгирующих спортсменов нарочито бесстрастны — лирическую ноту призван вносить видеоряд с березовым лесом (природная естественность), линиями электропередачи (гадящая индустриальность) и деревянным домиком с окном (спасительная патриархальность).
На фоне предсказуемой спекулятивности челябинцев пермская "Клетка для попугаев" выглядела образцом искренности и занимательности. Евгений Панфилов, трагически погибший в 2002 году руководитель коллектива, поставил этот спектакль аж 14 лет назад. Правила "Золотой маски" допускают к конкурсу возобновления или перенос готовых балетов, но в номинации "современный танец" такое произошло впервые. В 1992-м хореографа беспокоила обрушившаяся на Россию свобода, а также "социальная мимикрия, конформизм, потеря индивидуальности". Для воплощения животрепещущей темы господин Панфилов избрал "Кармен-сюиту" Бизе--Щедрина. Большой любитель метафор, хореограф выстроил на сцене золотую клетку, в которой маялись два обнаженных (те есть очищенных от быта) человеко-попугая. За пределами клетки — мещанское болото, обозначенное продавленной тахтой, круглым столиком с цветастой скатертью и одинаковыми людишками в попугайски пестрых платьицах и рубашках. Чистые духом "попугаи" стремятся на волю, но, выскочив за пределы клетки, погибают в холодном мире вещей. А вот мещане-людишки с комфортом устраиваются в золотой клетке.
Глобальный замысел легко читается в спектакле. Однако в "Клетке для попугаев" нет антагонизма двух мировоззрений или двух пространств: как часто бывало с Евгением Панфиловым, идеолог вступил в конфликт с куда более ироничным хореографом. Что такое "внешний мир", чем так привлекает "попугаев" свобода, почему она столь страшна и губительна, так и осталось невыясненным: отдав "людям" в распоряжение всю сцену, Евгений Панфилов не поставил им сколько-нибудь внятной хореографии, ограничившись дежурным набором механистичных движений, годных разве что занять музыку и дать отдохнуть главным героям. Зато дуэт "попугайчиков" в клетке господин Панфилов выстроил с любовной тщательностью.
Два солиста — хрупкий "классик" Алексей Колбин и могучий "носильщик балерин" Алексей Расторгуев — стебаются в своей производственной клетке и над балетными нравами, и над балетными штампами, и даже над чувствительностью и чувственностью гомосексуалистов. Как записные премьеры, они красуются друг перед другом в работе у станка; обыгрывают канонический выход Одетты (намекая, что главный отечественный "лебедь" Майя Плисецкая была еще и единственной Кармен). Они оплетают друг друга ногами в нежном адажио, обижаются по пустякам, наскакивают грудью друг на друга и даже устраивают чуть не боксерский поединок. Во внешний мир они стремятся то ли из-за исчерпанности собственных отношений, то ли от невнимания окружающих. От этого же, скорее всего, и погибают.
Четырнадцать лет назад у Евгения Панфилова получился первый в России гомосексуальный постмодернистский балет, в котором история любви-ненависти персонажей переплеталась с любовью-ненавистью современного хореографа к классическому наследию. Сегодня эта обоюдоострая вещь вызвала в зале самую непосредственную реакцию — публика хохотала, ахала, разражалась аплодисментами. "Клетка для попугаев" явно готова принести автору "Золотую маску", которой ему так не хватало при жизни. Неувязка только одна — этот спектакль, выросший из классики и намертво спаянный с традиционными принципами движения и выражения хореографической мысли, никак не проходит по ведомству "современного танца". Но зато рядом с новой мертворожденной челябинской "Ностальгией" давний пермский спектакль выглядит на удивление свежим. Что не утешает: получается, за полтора десятилетия российский хореографический авангард умер, так и не успев повзрослеть.