премьера опера
В Мариинском театре режиссер и художник-постановщик Изабель Парсьо-Пьери поставила "Паяцев" Руджеро Леонкавалло — оперу сильных страстей. ВЛАДИМИР Ъ-РАННЕВ расчувствовался.
"Паяцы" Леонкавалло — короткая (чуть больше часа) опера, написанная в 1892 году и ставшая сразу после премьеры классическим образцом итальянского оперного веризма (от vero — правдивый, истинный). Этот стиль, суть которого "изображение жизни такой, какова она есть", вошел в литературную и музыкальную моду на рубеже XIX и XX веков. В основе сюжетов — не изобретательный вымысел, но "человеческий документ": перипетии реальной жизни, зачастую случаи из судебной практики. Основная тема — любовь и смерть. Основная пружина действия — ревность. Перед публикой предстают картины повседневной жизни итальянской провинции (чаще всего сицилийской деревни), со всеми деталями бытового уклада и неприглядными сторонами жизни. Поступками героев движут исключительно инстинкты и страсти. Драма любви и ревности с непременной кровавой развязкой — вот типичный веристский сюжет.
Таков и сюжет "Паяцев", рассказанный композитору его отцом — сотрудником уголовного суда. Сила этой истории в том, что вымысел и реальность в ней переплетаются. Ее действующие лица, бродячие артисты Канио, Недда и Беппа, в первом акте обычные люди, а во-втором — актеры балагана в масках Паяца, Коломбины и Арлекина. Эта двойная проекция смещает отношения "правда-вымысел", а ведь именно такого эффекта веристы всегда и добивались. Стремление "преодолеть сцену", то есть условность вымысла, побудило постановщика Изабель Парсьо-Пьери создать спектакль как раз в духе реалистического театра. Минимальные (но не минималистские) декорации не навязывали режиссерских подтекстов и не работали на поиск параллелей с "современностью". Тем более они всегда есть в сюжете убийства в состоянии аффекта на почве ревности. Разве что костюмы уместно расширяли место действия от итальянской провинции до некоего заброшенного рабочего поселка советского образца: узнаваемые косынки и кофточки, неухоженные работяги, пьянство и несчастная "бабья доля", нищета и беспросветная проза жизни. В общем, вечные спутники жестоких нравов — что в Сицилии, что в каком-нибудь Каменугольске. И эти параллели — не вымученные "концепты", а суть веризма, интересующегося человеком не с точки зрения географии, а психологии.
Настоящим психологом показал себя Владимир Галузин, сыгравший Канио (Паяца). Эту премьеру вообще можно счесть его бенефисом. Артист тонко и последовательно продемонстрировал, как сильный волевой человек превращается в раба своих страстей — сначала в человека жалкого, потом в жестокого. Даже Татьяна Бородина (Недда-Коломбина) своими великолепными вокальными изысками не смогла составить противовес харизматической силе актерской игры Галузина. Ведь в веристской опере, как того требовал один из ее классиков — Пьетро Масканьи, "человеческий голос не говорит и не поет: он кричит! кричит! кричит!". И когда Канио-Галузин кричит "Имя!", требуя от жены выдать своего любовника, тут хотите верьте, хотите нет, а трепет охватывает зал. Недаром по окончании спектакля зал буквально ревел, приветствуя Владимира Галузина. Немалую долю аплодисментов получил и дирижер Туган Сохиев. Оркестр звучал ясно и строго, все действие протекло от начала к концу с достаточным напряжением. Веризм веризмом, но никакая психология не спасет, если оркестр не звучит.