гастроли танец
В Малом театре гала-концертом триумфально закончились шестидневные гастроли пермского "Балета Евгения Панфилова", посвященные 50-летию его покойного создателя. ТАТЬЯНУ Ъ-КУЗНЕЦОВУ до слез растрогал энтузиазм публики, принимавшей хореографию пермского самородка за последнее слово современного балета.
Всю неделю на концерты пермского коллектива ходили завзятые театралы, благо администрация щедро раздавала бесплатные пропуска: благородные московские старушки, помнящие театральные события тридцатилетней давности, их седовласые спутники, восторженные немолодые девушки и — (специфичная аудитория панфиловцев) романтичные парни парами и поодиночке. От спектакля к спектаклю публики становилось все больше, аплодисменты — громче, а крики "браво" — решительнее. Финальный гала побил рекорды зрительской любви: артистов долго не отпускали, дарили цветы, а прорвавшаяся на сцену немолодая зрительница разразилась стихами, в которых описание собственных ощущений "шок, наслажденье, блаженство" рифмовалось с эстетическим выводом — "совершенство". Под овации публики пылкая дама вручила панфиловцам самодельную "Золотую маску" (восстановленный спектакль 1992 года "Клетка для попугаев" участвует в конкурсе), видимо, не надеясь на вкус жюри.
Во всем этом не было ничего удивительного — народная любовь преследовала архангельского самородка и при жизни. Крестьянский парень из деревни Пятково профессионального хореографического образования не получил: в балетные дебри влез уже после армии — в 21 год поступил в пермский "кулек" (Институт культуры) и почти сразу создал свой коллектив. Ставил истово, искренне и много, сразу завоевав множество почитателей: его возбужденное и морализаторское искусство отвечало чаяниям отечественного зрителя, который всегда ждал от театра страстей и пророчеств. Сам хореограф, трагически погибший три с лишним года назад, гордился любовью зрителей, однако жаждал признания критиков-профессионалов. Но так и не дождался. Антология избранных фрагментов из спектаклей Евгения Панфилова, из которых состояла программа гала, позволяет понять почему.
Евгению Панфилову еще четверть века назад удалось вывести формулу востребованного балета, который в России до сих пор считают "современным": шлягерная музыка, общедоступная идея, крупные движения (желательно с примесью акробатики), полуобнаженные тренированные тела, аффектированная эмоциональность, контрастная броскость композиции. Первый же массовый номер удовлетворял всем требованиям: на главную тему из "Призрака оперы" босые артисты в черных двойках на голое тело (женщины целомудренно прикрыты белыми бюстгальтерами) отчаянно метались по сцене, распахнув руки. Сталкиваясь, терлись друг об друга грудью, томно поводили запрокинутыми головами. С разбегу бросались на пол, перекатывались со случайным партнером, делали пару перекидных--разножек и неслись дальше — в кулисы, в неизвестность, переходя с бега на классические жете. Потому что по замыслу автора метались в поисках не просто секса, но настоящей любви.
В дуэтах и соло, из которых в основном состояла программа, тоже либо обретали любовь, либо прощались с нею. Под русскую песню "Ой, да не вечер" — по-спортивному откровенно: подготовка — бросок партнерши на плечо, ее винтообразное сползание на пол, прогиб--мостик--переворот. Под итальянский хит — разрежая акробатику долгими взглядами в упор и разрабатывая популярную тему матриархата: публика взвыла от сочувствия и понимания, когда магнитофонный тенор взял верхнее ля, а танцовщица взяла на руки партнера. Худрук труппы Сергей Райник, любимый панфиловский премьер, постаревший и потяжелевший, с усилием разъезжался на прямой шпагат, медленно приседал по четвертой позиции, нервно всплескивал раскинутыми руками, резко вспрыгивал, коряво выбрасывал ноги в батманах и угасал в позе умирающего лебедя — номер назывался "Без тебя".
Передовые взгляды хореографа отражало "Трио вдвоем" — двое мужчин тянулись друг к другу, но не оставляли вниманием и женщину, передавая ее с рук на руки. Несколько номеров "Мужской рапсодии" позволили продемонстрировать стать мужского состава труппы, особенно эффектным было замедленное дефиле с обнаженными торсами и взглядами, требовательно устремленными в зал. Великолепную форму явил солист Алексей Колбин, романтично кружась и патетически взмахивая длинными рукавами белой рубахи,— оставалось только пожалеть о его неиспользованных возможностях классического танцовщика.
И только под финал пафос высокодуховности дал сбой: откровенный китч "Половецких плясок", в котором черно-золотые "половцы" в шальварах с разрезом от талии до середины ляжек вышвыривали ноги в прыжках и выворачивали руки славянским женщинам в белокурых париках и пеньюарах, обнажил эстрадную подкладку нашего "современного балета". Сам Евгений Панфилов никогда бы не пустил в Москву такую очевидную пошлятину: он слишком ценил свой статус властителя умов, чтобы признаться в примитивной развлекательности своего ремесла.