"Морпехи" (Jarhead, 2005, ****) Сэма Мендеса могли бы называться так же, как его кинодебют "Американская красота" (American Beauty, 1999), получивший "Оскар" как лучший фильм года, хотя "Красота" по жанру психологическая драма, а "Морпехи" — армейский гротеск. Но и там, и там речь идет об основах основ американской системы ценностей: об аккуратных пригородах, в которых ничего не происходит, и бравых "кожаных затылках", парнях, защищающих демократию у черта на куличках. Пригороды Мендеса были переполнены тоской по несбывшейся жизни, смутными и запретными желаниями, а армия оказалась царством тотального и никому не нужного абсурда. Впрочем, сначала "Морпехи" кажутся чем-то вроде "Девятой роты". Оказывается, напропалую цитировать "Цельнометаллическую оболочку" (1987) Стэнли Кубрика — вовсе не свидетельство режиссерской несостоятельности, в чем упрекали Федора Бондарчука, а легитимный прием: орущий и смачно накатывающий в лоб сержант из "Морпехов" явно заимствован у Кубрика. Только, в отличие от "Роты", здесь он не коллективный (или отсутствующий) герой, а герой совершенно индивидуальный, "самый умный", с которым зритель успевает себя обстоятельно идентифицировать. Да и к месту несения службы, в аравийские пески, охранять саудовские нефтепромыслы от Саддама (действие происходит зимой 1990/91 года), солдат доставляют не в чреве транспортника, а чуть ли не бизнес-классом — они еще и стюардессе пару сальностей успевают сказать. Первый звоночек о том, что абсурд на экране будет нарастать, раздается, когда для поднятия воинского духа морпехам показывают не что-нибудь, а "Апокалипсис сегодня", фильм как раз о бреде войны. Но парни в экстазе вскакивают с мест, потрясают кулаками и дополняют несущийся с экрана "Полет валькирий" павианьими воплями о том, как они надерут Саддаму задницу. "Надрать задницу" вообще самое употребляемое в "Морпехах" выражение, тотальная метафора любых отношений. Будет в фильме и еще один киносеанс. Солдат получит из дому кассету, на которой с оторопью узнает жену, бодро трахающуюся с соседом. Морпехи проявляют трогательную деликатность: отказываются, за исключением героя, продолжать просмотр из уважения к чувствам однополчанина. Хотя только о женщинах и думают: онанизм — единственное осмысленное занятие морпехов в пустыне. Ну еще можно устроить похабную пантомиму ради появившейся на горизонте корреспондентки, тайком пожарить сосиски и спалить при этом склад или показать язык проехавшей, как призрак, мимо воинской колонны аристократке, закутанной в паранджу. Сразу после этого герои получают приказ начинать "Бурю в пустыне". Возникает подсознательное ощущение, что война разгорелась именно из-за желания пацана увидеть личико местной "Гюльчатай". Война не менее абсурдна, чем бдения в песчаной пустоте. Снайпер не имеет права выстрелить в солдата противника, пока не получит артиллерийскую и авиационную поддержку. Да и противник встречается в основном уже мертвый, пораженный каким-то зловещим оружием: среди остовов сгоревшей техники застыли, как чудовищные статуи, испепеленные иракцы, ткни — и развалятся. Но даже такой бесконтактной войны достаточно, чтобы у некоторых морпехов что-то в голове перекосило навсегда. "Викинги" (The Vikings, 1958, ***) дают возможность помянуть умершего в субботу 90-летнего Ричарда Флейшера. На фоне наивных и картонных исторических блокбастеров тех лет фильм, в котором в смертельной схватке сходятся сводные братья Эйнар (Кирк Дуглас), сын Рагнара, короля викингов, и обращенный викингами в рабство Эрик (Тони Кертис), поражает истовой жестокостью и садистской изощренностью режиссерской фантазии. "Викинги" пахнут не гипсом декораций, а пропотевшими шкурами, горячей кровью, зверем. В первом же эпизоде изнасилована над трупом мужа британская королева. Потом хищная птица вырвет глаз Эйнару. Эрика бросят на съедение крабам, и только Эгберт, переметнувшийся к викингам кузен короля Аеллы, увидев на нем фамильную драгоценность, спасет его. Но в фильме царит причудливая симметрия увечий и страданий. За глаз Эйнара, не ведая о том, Эрику отомстит Аелла, под крыло которого он бежит из рабства, опять-таки симметрично повторяя побег Эгберта: Аелла прикажет отрубить Эрику руку. Другой такой дуэли, как финальный поединок между одноглазым и одноруким, да еще и сыгранный двумя секс-идолами Голливуда, в истории кино нет. Да, были люди! Теперь актерской самоотверженностью считается появление суперзвезды, не страшащейся растерять поклонниц, с кокетливой ссадиной, которую покажут пару раз, да и то мельком.
