"Хрущев сказал ему: 'Иди, царствуй!'"

ФОТО: РОСИНФОРМ
"У Микояна (сидит) не сразу сложились деловые отношения с начальником секретариата Президиума — Черненко (стоит). Он написал обширную записку в ЦК о положении дел в Президиуме: у него сложилось впечатление, что 'это застоялое болото'"
       35 лет назад, в 1971 году, вышел из печати первый том воспоминаний бывшего члена Политбюро Анастаса Микояна, вызвавший негативную реакцию партийных верхов. О том, почему это произошло, и о многих других неизвестных сторонах жизни последнего ленинца в советском руководстве обозревателю "Власти" Евгению Жирнову рассказала Нина Кадоло, работавшая в аппарате Микояна более тридцати лет.
       Несколько лет назад один из ветеранов власти показал мне письмо Микояна, в котором Анастас Иванович просил утвердить его помощником по подготовке к изданию мемуаров Нину Ивановну Кадоло, опытнейшего, знающего и преданного ему работника. Найти ее оказалось несложно. Труднее было уговорить рассказать о делах давно минувших дней. Однако она согласилась побеседовать о Микояне, которого, по ее твердому убеждению, совершенно напрасно называют человеком компромисса, прожившим от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича.
       
"Видишь, что идет Сталин, нужно спрятаться хоть в мужской туалет"
       — Нина Ивановна, так как же вы попали на работу в Кремль?
       — Наша семья жила в Москве, на Арбате. В августе 1941 года моего папу призвали в армию. Он сказал: "Дочурка, я ухожу на фронт. Вернусь или нет, я не знаю. Тебе нужно приобрести профессию. Я оформил тебя на курсы стенографии и машинописи". Училась я тогда в восьмом классе и параллельно со школой начала ходить на занятия в учебный комбинат при районном отделе народного образования. Учеба мне нравилась, я даже дома вечерами выписывала стенографические знаки, поэтому училась на "отлично". Потом к нам на курсы приехала инструктор из отдела кадров Совнаркома. Она поговорила со мной и назвала день, когда мне нужно будет прийти в Кремль на собеседование.
       — И как проходило собеседование?
       — Стращали меня серьезно. Сказали, что дисциплина строжайшая, никаких лишних разговоров, никаких излишеств в одежде, прическа скромная, объяснили, как вести себя с руководством. И сказали, что для начала возьмут меня секретарем-стенографисткой. Но вышла я на работу не сразу. Примерно месяц чекисты проверяли меня и мою семью. Думаю, в основном из-за дяди, который имел когда-то мастерскую на Арбате, где у него было двое наемных рабочих. Но это не сочли предосудительным, и меня в июне 1942 года приняли на работу.
       — Порядки действительно были суровыми, как вам и обещали?
       — Нам, например, объясняли, что ни в коем случае нельзя попадаться на глаза высоким руководителям. Видишь, что идет Сталин, нужно спрятаться, хоть в мужской туалет, хоть куда. Но я один раз все-таки оплошала. Политбюро, как правило, начинались в полночь. Я почему-то вышла из кабинета не вовремя. Видимо, не рассчитала время или решила, что все уже прошли. И нос к носу сталкиваюсь со Сталиным. Охранник его опешил, я — тоже. Наверное, мой испуг Сталина развеселил, и он добродушно смотрел на меня. Я запомнила его глаза — карие, почти черные. Еще увидела, что на правой щеке у него две оспинки, а на левой — одна. Я про эту встречу никому ничего не рассказывала.
       — Боялись?
ФОТО: РОСИНФОРМ
"Записывать Микояна было тяжело. Речь у него была правильная, логичная, литературная, но говорил он с очень сильным акцентом" (справа — Анастас Микоян, слева — Нина Кадоло)
— Конечно. За неосторожное слово можно было пострадать. Был, например, такой случай. Нам не советовали попадаться на глаза Берии — из-за его неравнодушного отношения к женщинам. Одна наша сотрудница встретила его в коридоре. Он обычно в холодную погоду, когда шел на улицу, закутывал лицо шарфом по самое пенсне. Лаврентий Павлович прошел мимо, ничего не сказал. Но через несколько минут ее вызвал к себе начальник охраны Берии полковник Саркисов. Потом она рассказывала, как за ней прислали машину, как она была у Берии в особняке, что подавали на ужин и все прочие детали. Пропала она после этого мгновенно. Куда, как — мы не знали и не спрашивали.
       — Исчезали сотрудники аппарата часто?
       — Мне трудно судить, часто или редко такое случалось. Но такое бывало. Работала у нас великолепная стенографистка. Хорошо писала и имела потрясающую память. Когда об этом стало известно, ее вызвали к руководству и спрашивают: "Вот вчера вам диктовали материал. Вы помните, о чем там говорилось?" Она сказала, что конечно помнит. И повторила все дословно. На следующий день ее в Кремле не было.
       — А куда направили работать вас?
       — В аппарате Совнаркома отдельными отраслями занимались отделы и группы, и меня назначили в группу торговли, которая занималась снабжением фронта и населения. К нам поступало огромное количество документов — докладов, писем, телеграмм. Я сидела за столом, и меня за кипами бумаг не было видно. Мы каждый документ регистрировали и писали на карточке, прикалывавшейся к документу, его краткое содержание. Ведь руководству прочесть такое количество почты было немыслимо.
       — Простите, а для этого хватало знаний, полученных в школе и на курсах стенографистов?
ФОТО: РОСИНФОРМ
"Я запомнила глаза Сталина — карие, почти черные. Еще увидела, что на правой щеке у него две оспинки, а на левой — одна"
— Нас все время учили. У нас был замечательный начальник Михаил Иванович Макаров, который всегда помогал и все объяснял. Для нас все время проводили какие-нибудь курсы, занятия. И потом, нашу работу постоянно проверяли. У нас в Управлении делами Совнаркома была, например, инструктор по делопроизводству, которая приходила и контролировала, что и как мы делаем.
       — А как справлялись с таким объемом работы?
       — День был ненормированным. Никаких выходных, отгулов и отпусков у нас во время войны не было. Приходили мы к девяти утра, а уходили, когда все члены Политбюро разъезжались с дачи Сталина с совместного ужина, а это случалось не раньше четырех часов утра. Правда, во время ночной работы нас бесплатно поили чаем с сушками.
       "Он раскрыл заговор и доложил о нем Хрущеву"
       — А как же ваши стенографические навыки? Так и остались невостребованными?
       — Нет, меня постоянно вызывали, чтобы продиктовать какой-либо документ или решение. И как-то меня вызвали к Алексею Николаевичу Косыгину, он тогда был зампредом Совета министров СССР и министром легкой промышленности. Он готовился к выступлению на каком-то крупном совещании, и почему-то в его секретариате не оказалось стенографистки. К нему отправили меня. Все шло гладко до момента, когда он сказал слово "контейнер". Я слышала его в первый раз, не знала, как оно пишется, и остановилась. Он посмотрел на меня, объяснил мне, что это такое, и мы продолжили. Я думала, что после этого вернусь к себе в группу. Но когда ему потребовалось диктовать в следующий раз, он попросил прислать меня. А вскоре, в феврале 1949 года, меня перевели в секретариат Косыгина.
       — Он был суровым руководителем?
ФОТО: РОСИНФОРМ
"Каганович, говорили, был очень жестким, мог за ошибку ударить своего помощника по лицу"
— Требовательным, но спокойным. Но главное, исключительно порядочным человеком. Я уже не первый год работала в Кремле и знала обстановку в секретариатах других зампредов. Каганович, говорили, был очень жестким, мог за ошибку ударить своего помощника по лицу. Стенографистки, секретари его очень боялись. А Косыгин и Микоян, когда я у них работала, ничего подобного себе не позволяли.
       — А как вы попали к Микояну?
       — У Косыгина проходило большое совещание по снабжению, на котором присутствовал Микоян. Такие совещания всегда писать было трудно. Все горячатся, перебивают друг друга. А записывать Микояна было особенно тяжело. Речь у него была правильная, логичная, литературная, но говорил он с очень сильным акцентом. Но я ведь работала в группе торговли, знала всю проблематику и поняла, о чем он говорит. Так что все записала. И вскоре меня назначили на работу в его секретариат. Он всегда очень много работал сам и своим примером заставлял работать всех вокруг. Если он в чем-то сомневался, то советовался со знающими людьми. У него в приемной всегда толпился народ. Тридцать-сорок человек в день было его нормой. Он все время старался найти наилучшие решения. Он рассказывал мне потом, как в начале войны распорядился отправить эвакуированный из западных районов хлеб в Ленинград. Хранить его там было негде, и Микоян предложил ссыпать зерно в подвалы домов. В случае бомбежек и пожаров в домах сгорел бы только слой в пять сантиметров, а остальное могло идти в пищу. Но Жданов дал телеграмму Сталину о том, что Микоян заваливает город хлебом. Анастасу Ивановичу позвонил Сталин и спросил: "Ты что там хулиганишь?" Вот так Ленинград и остался в блокаду без хлеба.
       — Не это стало причиной того, что в последние годы жизни Сталина Микоян фактически был в опале?
ФОТО: РОСИНФОРМ
"Хрущев (в центре) был не очень симпатичным человеком, иногда грубым. Анастас Иванович (второй справа) не показывал вида, но внутренне Хрущева не воспринимал"
— Нет. Анастас Иванович говорил мне, что он в присутствии Сталина сказал, что не одобряет какое-то принятое решение. После этого его перестали приглашать к Сталину на дачу. Когда все члены Политбюро шли в кинозал в Кремле, его не звали. Он говорил, что ждал ареста каждый день, но никому не показывал вида. Мы в аппарате, во всяком случае, ничего не замечали.
       — В хрущевские времена Микояну работалось легче?
       — Знаете, Хрущев был не очень симпатичным человеком, иногда грубым. Анастас Иванович не показывал вида, но внутренне Хрущева не воспринимал. Я не раз присутствовала при таких ситуациях. Анастас Иванович диктует мне текст своего предстоящего выступления. Вдруг по "вертушке" (аппарат правительственной телефонной связи.— "Власть") звонит Хрущев (звук у вертушки громкий, в кабинете все слышно) и спрашивает: "О чем ты собираешься сказать?" Микоян объясняет, что хочет затронуть вопросы, которые ему уже докладывал и которые тот одобрил. "А знаешь что, не надо,— говорит Хрущев.— Я сам об этом скажу!" Я видела, что Микояну это заимствование его мыслей было неприятно. Не нравилась ему и причастность семьи Хрущева к государственным делам. Анастас Иванович рассказывал мне, что во время отдыха на юге они с Хрущевым принимали иностранную делегацию. Во время обеда Хрущев начал рассказывать о наших успехах в сельском хозяйстве. Потом повернулся к жене и спросил: "Матушка, сколько зерна мы собрали в прошлом году?" Раздражала Анастаса Ивановича и манера Хрущева скоропалительно, без достаточной проработки принимать решения.
       — Но это не мешало ему поддерживать Хрущева?
ФОТО: РОСИНФОРМ
"Брежнев избавлялся от Микояна шаг за шагом. Но к Анастасу Ивановичу на прием по-прежнему шло много людей. Приезжали иностранцы, помня те времена, когда он отвечал в Президиуме ЦК за международные дела" (на фото — Брежнев, Микоян и президент Египта Гамаль Абдель Насер)
— Мало кто знает, как и почему провалился заговор Молотова, Маленкова и Кагановича в 1957 году. Хрущев сумел тогда собрать своих сторонников на пленум ЦК и удержался у власти. Помог ему Анастас Иванович. Он раскрыл заговор и доложил о нем Хрущеву. А когда Хрущева снимали в 1964 году, Микоян сказал, что Хрущева надо разгрузить, но оставить у руководства партии.
       — Но и Хрущев поддерживал Микояна. В 1964 году назначил председателем президиума Верховного совета СССР. По сути, первым лицом государства...
— Вы не представляете, как Анастас Иванович противился назначению на этот пост. Он долго сопротивлялся, приводил разные аргументы. Но Хрущев сказал ему: "Иди, царствуй!" Вокруг Микояна всегда все кипело. А тут протокольные мероприятия, однообразные заседания. К тому же ему очень не понравилась работа аппарата президиума Верховного совета. Он привык к активной деятельности. А вялая работа в Верховном совете произвела на него тяжелое впечатление. Не сразу сложились деловые отношения и с начальником секретариата президиума — Константином Устиновичем Черненко. Прежде чем приступить к работе, Анастас Иванович лично обошел все службы президиума, поговорил буквально с каждым сотрудником, а позже написал обширную записку в ЦК КПСС о положении дел: у него сложилось впечатление, что "это застоялое болото". А ведь до него председателем президиума был Брежнев. К Микояну вскоре пришла группа товарищей, человек семь, во главе с зампредом Совмина и членом Президиума ЦК Дмитрием Степановичем Полянским. Они настойчиво уговаривали Анастаса Ивановича отозвать записку, чтобы не осложнять отношений с Брежневым. Но Микоян этого не сделал.
ФОТО: РОСИНФОРМ
Микоян, Брежнев и президент ЧССР Антонин Новотный
"Ему серьезно ухудшили материальное обеспечение"
       — Но ведь Брежнев считается человеком немстительным...
       — Он избавлялся от Микояна шаг за шагом. В декабре 1965 года его освободили от должности председателя президиума, а в марте 1966 года вывели из состава Политбюро. Все выглядело прилично, Микоян сам не раз говорил, что в семьдесят лет уйдет на пенсию. Но его сняли сразу после дня рождения и назначили только членом президиума с обязанностью наблюдать за двумя комиссиями — по восстановлению наград и по помилованию. А в 1967 году решили оформить ему пенсию.
       — Но ведь во всех справочниках говорится, что он персональный пенсионер с 1974 года...
       — Это решение не оформлялось, как тогда говорилось, в советском порядке. Но Анастасу Ивановичу серьезно ухудшили материальное обеспечение. Его лишили права покупать продукты на спецбазе, которое было даже у его детей. Но он расстраивался не из-за этого. У него не стало любимого дела. К нему на прием по-прежнему шло много людей. Даже больше, чем раньше. С личными просьбами, по делам снабжения, торговли, пищевой промышленности. И всем он давал советы, кому-то звонил. Приезжали иностранцы, помня те времена, когда Анастас Иванович отвечал в Президиуме ЦК за международные дела. Помню, к нему пришел американский миллиардер Арманд Хаммер: мужик в русской шапке и ободранном пальто. Беседовали о покупке США советского газа. Микоян посоветовал ему строить хранилища, подсказал, как можно было бы организовать транспортировку газа. Но прежнего объема работы это не заменяло. И он стал чаще диктовать мне свои воспоминания.
       — Это тогда он решил писать мемуары?
ФОТО: РОСИНФОРМ
"Микоян привык к активной деятельности. А вялая работа в Верховном Совете произвела на него тяжелое впечатление"
— Он начал диктовать мне воспоминания раньше, наверное в конце 1950-х. Когда появлялось свободное время, он звал меня и рассказывал какие-то памятные для него эпизоды, описывал людей, с которыми ему пришлось работать — Сталина, Жданова и других. Я печатала эти надиктовки в единственном экземпляре, и они хранились в сейфе Анастаса Ивановича в Кремле. А после вывода из Политбюро он решил заняться воспоминаниями всерьез. Он позвонил Суслову и спросил: "Как на это посмотрят товарищи?" Суслов долго не перезванивал, но затем сообщил, что ЦК не возражает.
       — Разрешение нужно было для пользования архивами?
       — Архивами Анастас Иванович почти не пользовался. Там уточнялись только некоторые даты. Он все диктовал по памяти. Работа шла хорошо, он с удовольствием вспоминал события юности. Он не прекращал диктовки даже во время отдыха на юге. Работа шла успешно, первая книга вышла в 1971 году. Анастас Иванович разослал ее всем видным деятелям страны. Брежневу экземпляр с дарственной надписью отвозила я сама.
       — И какова была реакция?
       — Прямо никто ничего не говорил. Но при подготовке следующего тома начались придирки в Политиздате. Там все время спрашивали: "Почему он все время пишет 'я видел', 'я разговаривал'? Это ведь нескромно". Какие-то эпизоды полностью выбрасывались из книги. При этом редакторы давали понять, что делают эти замечания не по своей инициативе.
       — То есть мемуары Микояна мешали Брежневу быть единственным в стране продолжателем дела Ленина?
       — Мне трудно сказать. Рукопись, насколько я помню, была по объему больше первой книги, а в итоге стала на треть меньше. Ее выпустили без иллюстраций, и поэтому вторая книга вышла маленькой и невзрачной.
       — Микоян опустил руки?
ФОТО: РОСИНФОРМ
"Микояну оставили только небольшой кабинет в Кремле. Но оставаться без дела он не мог ни на час"
— Он был не таким человеком. Перенес он это крайне тяжело, но он продолжал очень активно работать над продолжением воспоминаний, много диктовал. Но ему все больше мешала болезнь. Ухудшение наступило после того, как его в 1976 году на съезде вывели из состава ЦК. Он ведь стал членом ЦК еще при жизни Ленина и очень дорожил тем, что входит в руководство партии. Ему оставили только небольшой кабинет в Кремле. Но оставаться без дела он не мог ни на час. Я возила ему в больницу или на дачу письма, готовые части рукописи, сообщения ТАСС. Он без работы просто не мог.
       — А чем он болел?
       — Ему делали сложнейшие обследования в больницах Четвертого главного управления, но точный диагноз — рак надпочечников — поставили, когда болезнь была на последней стадии, и уже ничего нельзя было сделать. Врачи мне сказали, что эта болезнь возникает чаще всего, когда человек морально угнетен. Он ушел из жизни в октябре 1978 года.
       — Мемуары так и остались неоконченными?
       — Была готова рукопись третьей книги, описывавшей события вплоть до начала Великой Отечественной войны. Но продиктовать все о более поздних событиях он не успел. А сразу же после кончины Анастаса Ивановича у нас изъяли и рукопись, и все материалы. Только из Кремля вывезли два грузовика с папками.
       
ПРИ СОДЕЙСТВИИ ИЗДАТЕЛЬСТВА ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЕРИЮ ИСТОРИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...