«Запланированная операция против Петербурга отложена»

105 лет назад, 5 апреля 1919 года, В. И. Ленину была направлена агентурная сводка военной разведки, в которой сообщалось о подготовке окружением регента Королевства Финляндия барона Густава Маннергейма плана отторжения части российской территории и создания якобы независимого государства Ингерманландия со столицей в Петрограде, и именно для этого у границы уже были сконцентрированы финские войска; однако принять окончательное решение о захвате Петрограда финскому руководству мешало одно очень существенное обстоятельство.

«Лишив ее последнего удобного порта»

Даже первые и далеко не полные данные о концентрации финских войск на границе не могли не вызывать в Кремле тревогу. В ноябре 1918 года вице-адмирал А. В. Колчак был объявлен в Сибири верховным главнокомандующим русской армией и верховным правителем России. И в этом качестве, пусть и не без оговорок и оттяжек, его постепенно начали признавать разнообразные антибольшевистские группы, организации и правительства в разных частях России. Бои с объединявшимися врагами и иностранными интервентами шли с переменным успехом, и появление еще одного фронта, теперь у Петрограда, не сулило большевикам ничего хорошего.

Войсковых сил и средств для нейтрализации надвигающейся угрозы не хватало, и потому руководство РСФСР предприняло дипломатическую атаку. 14 февраля 1919 года была передана по радио, а на следующий день опубликована нота Народного комиссариата по иностранным делам МИД Финляндии, в которой говорилось:

«Совместно с белогвардейскими бандами, совершающими нападения на советские войска в районе Ямбурга, регулярные финские войска вторглись в Петербургскую губернию.

Одновременно доходят до нас известия из достоверных источников о концентрации значительных вооруженных сил со стороны Финляндии на нашей границе.

Серьезный характер этих действий, несомненно, не ускользнет от Финляндского правительства, и Правительство Российской Советской Республики ожидает со стороны финляндского Правительства исчерпывающих объяснений по этому поводу».

Финнам напомнили и о своего рода моральном долге перед советским руководством:

«Мы считаем уместным в этом случае напомнить Финляндскому Правительству, что одним из первых актов Русского Советского Правительства после его образования более года тому назад было признание независимости Финляндии, что переговоры, ведшиеся в прошлом году в Берлине между представителями Финляндского Правительства и представителями Русской Советской Республики, не привели к успеху отнюдь не вследствие каких-либо притязаний с нашей стороны по отношению к Финляндии, но, наоборот, вследствие финляндских притязаний по отношению к Российской Советской Республике».

Но ни эти напоминания, ни призывы к отказу от «недружелюбных притязаний и агрессивных намерений» никакого результата не принесли.

Сообщения, поступавшие из Финляндии, свидетельствовали, что финские войска продолжают подготовку к нападению. А в агентурной сводке военной разведки — Регистрационного управления Полевого штаба при Революционном военном совете Республики от 5 апреля 1919 года описывались планы и намерения противника:

«В кругах, близких генералу Маннергейму, вновь поднялась агитация за необходимость создания самостоятельной Ингерманландии со столицей Петроградом и его промышленным центром. Эта идея находит много сторонников и усиленно распространяется в Петроградской губернии и смежной Карелии среди местного населения, главным образом среди немцев-колонистов и карело-финнов.

С образованием Ингерманландии будет достигнута цель — отрезать Советскую Россию от Балтийского моря, лишив ее последнего удобного порта в Финском заливе, чем увеличится ее изолированность».

Следовало признать, что советское дипломатическое наступление, изначально имевшее минимальные шансы на успех, закончилось провалом. Причем отнюдь не случайно.

«Члены правительства рассеялись»

В неустанно повторявшихся утверждениях о том, что советское правительство первым и безоговорочно признало независимость входившего в состав России Великого княжества Финляндского, было немало лукавства.

22 ноября 1917 года сформированное избранным в начале октября Сеймом Финляндии правительство — Сенат — обратилось к международному сообществу с предложением признать национальную независимость Финляндии. Председатель Совета народных комиссаров РСФСР В. И. Ленин в тот же день, выступая на I Всероссийском съезде военного флота, объявил, что Советская Россия предоставляет финнам «полную свободу жить в союзе с нами или с другими».

Однако формальное признание финской независимости последовало только 18 декабря 1917 года. Задержка объяснялась не только массой дел, которыми должно было заниматься новое российское руководство. Союзники большевиков — финские социал-демократы — октябрьские выборы проиграли и потеряли большинство в Сейме. Так что признание стало абсолютно формальным на деле.

В телеграмме Центральному комитету Балтийского флота (Центробалт) и Областному комитету армии, флота и рабочих Финляндии нарком по делам национальностей И. В. Сталин, по сути, объяснял, что реальное признание финской независимости откладывается на неопределенное время:

«Независимость Финляндии принята.

Смешанная комиссия еще не образована, начало для образования комиссии не выработано.

До образования и решения Смешанной комиссии существующие отношения с Финляндией остаются в силе, а Областной Комитет является представителем власти как внутри, так и на границах Финляндии».

А вскоре началась подготовка к финской социалистической революции по российскому образцу. Так, в расквартированных в Финляндии частях русской армии стали обучать финских красногвардейцев. В 17 часов 40 минут 13 января 1918 года (26 января по новому стилю) Исполнительный комитет финляндской социал-демократической партии направил Главному штабу рабочей гвардии Финляндии приказ, который гласил:

«Мобилизация рабочих гвардии назначается на 26 января в 12 час. ночи и должна быть закончена в течение трех дней.

Лиц, поименованных в особом списке, который будет вам дан, арестовать и препроводить в назначенное вами место, где вы несете ответственность за безопасность и хорошее обращение с арестованными.

Для собственных нужд гвардии, также и для прочих военных нужд гвардии, вы имеете право дать распоряжение о конфискации отдельных складов, о чем вы должны дать подробное извещение Исполнительному комитету, указав род и количество конфискованных товаров.

По получении приказа захватить при присутствии назначенных комиссаров Сейм, университет, губернские управления, высшие власти и банки.

Главный штаб имеет право по своему усмотрению занять необходимые для своих военных нужд здания и места, также транспорт и телефон.

Склады спиртных напитков при нахождении уничтожаются. Грабежи немедленно подавляются вооруженными силами».

Но и противники финских красных, именовавшиеся тогда белогвардейцами, а позднее белофиннами, не сидели сложа руки. Причем в организации их отрядов деятельное участие принимали находившиеся в Финляндии русские офицеры. Живший там офицер российского флота, старший лейтенант Г. Е. фон Дихт несколько месяцев спустя писал:

«Некоторая часть русского офицерства приняла деятельное участие в этой работе, добывая белогвардейской организации снаряжение и оружие, а в некоторых случаях и пулеметы; несколько человек офицеров, кроме того, вошли в нее даже действительными членами… Упомянутая деятельность наших офицеров оценивались в то время финнами по их достоинству».

Но на первом этапе борьбы успех сопутствовал красным финнам. Германский генерал-майор граф Рюдигер фон дер Гольц два года спустя вспоминал:

«Революция одним махом присвоила бразды правления почти во всей Финляндии.

Члены правительства рассеялись, а все образованные или состоятельные мужи, которые играли прежде хоть какую-то роль, скрывались или же вынуждены были бежать».

Обе противоборствующие силы пытались получить любую поддержку извне. Так, советское правительство решило подкрепить позиции Совета народных уполномоченных — социалистического финского правительства — с помощью заключения советско-финского договора, устанавливающего помимо всего прочего границу двух стран. Однако, как оказалось, финские товарищи считали себя не только социалистами, но и патриотами. И стремились не только сохранить в составе Финляндии территории Великого княжества Финляндского с преобладающим русским населением, но сдвинуть российско-финскую границу в восточном направлении. При этом глава финской делегации Куллерво Маннер, убеждая В. И. Ленина согласиться на уступки, приводил неоспоримый аргумент:

«Но ведь мы друзья, все равно у нас будет федерация».

Отдавать то, что вскоре все равно вернется, было гораздо проще. Особенно, когда считаешь, что отдаешь «понарошку». Два года спустя вождь мирового пролетариата говорил:

«Тогда это казалось простым жестом. Думали, что восстание рабочих Финляндии заставит забыть это».

И в результате глава советского правительства пошел на уступки, хотя и не такие большие, как хотелось финской делегации. Вот только враждебный союзникам большевиков Сейм ратифицировал этот договор, и передача территорий стала юридически утвержденным фактом.

Противники Совета народных уполномоченных искали не столько политической, сколько военной помощи. Ведь войска, формируемые на севере Финляндии еще недавно служившим в российской армии генерал-лейтенантом Густавом Маннергеймом, только набирались опыта (финские войска были распущены в 1901 году), и их борьба с красными могла растянуться на очень долгое время.

Но в дело с удивившей всех эффективностью вступила новая сила.

«Расстреляно много ни в чем не повинных»

Нейтральная Швеция, не желавшая во время продолжавшейся Первой мировой войны участвовать в любых боевых действиях, официально отказала в помощи белофиннам. А число прибывших в Финляндию шведских добровольцев не могло обеспечить решающего успеха в борьбе с красными. И члены Сената обратились за помощью к Германии, рассчитывая хотя бы на возвращение на родину воевавших в германской армии финнов.

«Финны,— писал генерал фон дер Гольц,— не только не воевали против нас на стороне русских, но и некоторые юные студенты, купцы, крестьяне и рабочие тайно оставили свою родину, чтобы сражаться на стороне немцев… В Германии из этих добровольцев был сформирован 27-й егерский батальон… под командованием германского капитана Аусфельда.

В феврале на ледоколах он пересек замерзший северный Ботнический залив и прибыл как долгожданный освободитель назад на родину в Вазу».

Но это было только начало. К отправке в Финляндию, как вспоминал граф, готовились гораздо более крупные силы под его командованием:

«Немецкая Балтийская дивизия состояла из: 3 конных стрелковых полков, 3 егерских батальонов, 5 самокатных рот, 2 горных пулеметных команд, 1 баварского горно-артиллерийского дивизиона, 2 тяжелых батарей, 1 эскадрона, 1 саперной роты, телефонистов, радистов, санитарных и автомобильных частей — всего почти 12 тысяч человек».

3 апреля 1918 года передовые немецкие части высадились в Ханко и захватили этот город и порт. А вслед за тем начался марш немецких войск на Гельсингфорс (Хельсинки), в ходе которого германским войскам оказывалось не слишком сильное сопротивление красных. Еще раньше перешли в наступление части генерала Маннергейма.

«Таммерфорс,— сообщали "Известия",— пал 6 апреля после 12-ти дневной осады и отчаянного сопротивления со стороны красногвардейцев.

Еще за два дня до взятия города штаб Красной гвардии объявил, что патронов остается всего по 8 штук на человека, а снарядов во всем Таммерфорсе было 30 штук.

Ворвавшись в город, белогвардейцы стали прежде всего расстреливать без разбора всех русских, не щадя ни сестер милосердия, ни раненых, которых выносили на носилках. Всех предварительно раздевали донага и отводили к забору у железнодорожной станции, где расстреливали группами. Так же было поступлено и с красногвардейцами-финнами».

Причем, среди жертв было немало и тех русских, которые помогали белофиннам.

«Грандиозность немецких военных операций,— писал старший лейтенант Г. Е. фон Дихт,— разрешивших события на юге Финляндии со стремительной быстротой произвела на финнов настолько сильный эффект, что прошлая скромная деятельность их организаций по сравнению с крупным масштабом немецких операций оставляла впечатление чего-то жалкого, ненужного, а соответственно с этим и деятельность их сообщников не заслуживающей благодарного внимания… Немцы совместно с финнами подавили восстание красных и положили начало так называемому белому террору, о котором одно время так сильно кричала заграничная социалистическая печать».

В первую очередь, как констатировал фон Дихт, уничтожали тех русских, которые участвовали в боях на стороне финских красногвардейцев:

«Нечего и говорить, что финны, приписывая вполне справедливо успех своих противников содействию русских большевиков, расправлялись с русскими участниками этой войны вполне определенно: их расстреливали непосредственно после взятия в плен; конечно, ни о каком расследовании и суде на фронте в разгар войны и в силу очевидности их преступления не могло быть и речи.

Особенно педантичны они были в отношении захваченных на фронте русских офицеров, относительно которых было, как говорят, вполне определенное в этом смысле распоряжение высших военных властей».

Но вместе с теми, кто воевал на стороне красных, как писал этот морской офицер, пострадали и совершенно невинные люди:

«Благодаря тому антирусскому настроению, которое царило в финской армии, их крутая расправа распространялась не только на участников войны на стороне красных, но и на мирное русское население; так, например, при взятии Выборга было при самых возмутительных обстоятельствах расстреляно много ни в чем не повинных русских. Жертвами их кары пало даже несколько офицеров, наделивших белогвардейские организации оружием, в числе прочих два малолетних кадета и один врач, оказывавший помощь раненым на улицах; этот врач был расстрелян белогвардейскими солдатами только потому, что оказался русским».

В других воспоминаниях приводились ужасающие подробности казней арестованных русских в Выборге. Так, жительница этого города Н. Лунина писала:

«Приведя русских на место убийства, финны приказали им снять верхнюю одежду и пустили их между валов, закрыв выход. Затем они начали упражняться в меткости метания гранат».

Именно в это время появился первый план захвата Петрограда. Но принадлежал он отнюдь не финнам.

«Стали бы хозяевами всего Балтийского моря»

Граф фон дер Гольц считал, что уменьшить опасность повторения в Финляндии социалистической революции можно и нужно другим способом:

«Речь шла о том, чтобы сдерживать Советскую Россию, стоявшую за финским восстанием, запретив ей любое распространение своей власти, тем самым предотвратив образование нового Восточного (для Германии.— "История") фронта. Отбрось мы большевиков назад к Петербургу — и их власть, превратившаяся в своем стремлении к мировой революции в империалистическую, получила бы новый чувствительный удар. А затем вместе с союзной Финляндией с рубежа Нарва—Выборг можно было бы держать в клещах русскую столицу».

Затем командующий немецкими войсками в Финляндии и германское верховное главнокомандование (ОХЛ) сделали следующий шаг — начали планирование захвата Петрограда и Кронштадта с базировавшимся там российским флотом.

«Оглядываясь назад,— писал генерал о событиях 1918 года,— приходится сильно пожалеть о том, что запланированная по приказу ОХЛ в августе операция против Петербурга по обе стороны Финского залива и при взаимодействии с флотом против Кронштадта была по желанию иностранного ведомства отложена».

Причиной тому был Брестский мирный договор советского правительства с Германией и дополнительное соглашение к нему, обеспечившее РСФСР гарантии от нападения на нее германских войск в обмен на остро необходимое Германии для продолжения войны на западном фронте золото.

«Будущим Германии,— сетовал граф,— пожертвовали ради презренного золота».

И добавлял:

«Мы стали бы хозяевами всего Балтийского моря, включая Петербург… На месте проводились рекогносцировки, и все было подготовлено так, что, получив сигнал, мы могли тут же выступить пешим порядком и по железной дороге… Я каждый день ожидал телеграфного приказа выступать — к сожалению, напрасно. Момент всемирно-исторического значения был упущен».

Но идея оккупировать Петроград прочно засела в головах офицеров из окружения генерала Маннергейма. Правда, как отмечал граф фон дер Гольц, захватывать северную столицу России они собирались не рука об руку с Германией, а вместе с ее противниками — войсками стран Антанты. Однако добиться такого поворота событий было совсем не просто. Ведь на пути этого плана стеной встали бывшие германские егеря-финны, которые благодаря своей сплоченности превратились в костяк командования финской армии и оказывали значительное влияние на всю государственную политику. Носивший в дореволюционные времена звание старшего морского начальника в Гельсингфорсе российский контр-адмирал В. К. Пилкин докладывал контр-адмиралу М. И. Смирнову — управляющему Морским министерством в правительстве А. В. Колчака:

«Настоящая фактическая власть в Финляндии была не правительство, не Маннергейм, а общественный союз егерей… Все назначения в штабах и в войсках исходили от егерей.

Военный министр должен подчиняться».

И в результате противодействия его планам Маннергейм был вынужден подать в отставку с поста главнокомандующего финской армией, о чем граф фон де Гольц вспоминал:

«Между правительством, которое хотело бы побыстрее создать армию по германскому образцу, и генералом Маннергеймом единства так и не было достигнуто. К тому же тогда между егерями и главной квартирой сложились напряженные отношения. Егеря не скрывали, что доверяют лишь направляемой немцами организации армии, хотя они также хотели бы, чтобы главнокомандующим остался сам Маннергейм. Итак, в этом вопросе сложились непреодолимые противоречия».

Камнем преткновения оказался и вопрос привлечения к захвату Петрограда русских антибольшевистских сил. Как утверждал граф фон дер Гольц, хорошо знавший барона Маннергейма, бывший финский главнокомандующий в душе не переставал оставаться российским генералом:

«Генерал Маннергейм не забыл несчастные жертвы русской революции.

Поэтому вполне понятно, что он принимал близко к сердцу восстановление России с помощью финских войск, в то время как правительство, заботясь о сохранении самостоятельности страны, не желало проливать ни капли финской крови ради освобождения России. Ведь казалось совершенно не обязательным, что будущая великая Россия будет благодарна маленькой Финляндии».

Причем генерал Маннергейм не изменил своего мнения и после поражения Германии, из-за которого прогерманское правительство ушло в отставку, а он стал главой государства — регентом Королевства Финляндия. Однако свои условия привлечения российского белого движения к походу на Петроград нашлись как у всех финских политических сил, начиная с егерей, так и у самих русских белогвардейцев. Играли немалую роль и накопившиеся обиды. У финнов — за годы, проведенные их страной под властью Российской Империи, у русских — за все, что происходило во время белофинского террора, и нескончаемую кампанию травли и унижений русских, продолжавшуюся в Финляндии.

Но соглашения можно было достичь после того, как в Гельсингфорс прибыл высокопоставленный русский генерал, имевший полномочия для переговоров с бароном Маннергеймом. Во всяком случае, все выглядело именно так.

«Нужно воздержаться теперь от споров»

Первые сообщения из Финляндии известного полководца Первой мировой войны с наилучшей стороны проявившего себя в боях с турками генерала от инфантерии Н. Н. Юденича были полны оптимизма. 25 января 1919 года было передано его сообщение адмиралу А. В. Колчаку, в котором говорилось:

«С падением Германии открылась возможность образования нового фронта для действий против большевиков, базируясь на Финляндию и Балтийские губернии; удобство сообщения с Entente, краткость расстояния до Петербурга и Москвы, двух очагов большевизма, при хорошо развитой сети путей сообщения, составляют выгоды этого направления. Около меня объединились все партии; представители торгово-промышленного класса, находящиеся в Финляндии, обещали финансовую поддержку».

Для создания нового фронта, как писал генерал Юденич, имелись и необходимые кадры:

«Реальная сила, которой я располагаю в настоящее время, северный корпус 3 тысячи человек, дерется с большевиками в Эстляндии и 3 (тысячи.— "История") находящихся в Финляндии и Скандинавии.

Это кадры будущих формирований добровольческой армии».

Генерал рассчитывал и на тех офицеров и солдат, которые будут отпущены из германского плена:

«Я рассчитываю также и на некоторое число — до 30 тысяч военнопленных офицеров и солдат, пригодных для армии по нравственному и физическому состоянию».

Генерал принимал в расчет и тех, кто переберется в Финляндию и Прибалтику с советской территории и из других стран. Однако для формирования армии на финской территории требовалась помощь стран Антанты и согласие правительства Финляндии:

«Без помощи Entente (Антанты.— "История") обойтись нельзя, и в этом смысле я вел переговоры с союзниками, но положительного ответа не имею. Необходимо воздействие союзников на Финляндию, дабы не препятствовала нашим начинаниям и вновь открыла границу для наших беженцев, главным образом офицеров. То же в отношении к Эстляндии и Латвии. Необходима помощь в достаточном количестве вооружением, снаряжением, техническими средствами — особенно танки, аэропланы, финансовая, продовольствием, не только на армию, но и на Петербург и его губернию…

Не обеспечив продовольствием, занимать Петрограда нельзя, город буквально вымирает от голода».

Адмирал Колчак всецело одобрил деятельность Н. Н. Юденича, а позднее телеграфировал ему:

«Операция против Петрограда может иметь весьма важное стратегическое значение, отвлекая большевистские силы от сибирского фронта. Занятие столицы нанесло бы большевикам тяжкий моральный удар».

Но на деле все шло не так гладко. Генерал Юденич далеко не сразу признал А. В. Колчака в качестве верховного правителя России. Мало того, когда объединение всех правительств и войск под руководством адмирала начало принимать четкие очертания, Н. Н. Юденич вопреки всем предписаниям отправил в Европу собственного представителя для ведения переговоров с Антантой и довольно долго отказывался отозвать его полномочия и согласиться на единого переговорщика с союзниками.

Добавьте к этому отсутствие нормального взаимодействия между различными частями белого движения и его представителями в Париже, Лондоне и Стокгольме. Неотложные шифровки шли по телеграфу через несколько городов иногда неделю и дольше. А из-за регулярных ошибок шифровальщиков и телеграфистов некоторые важные сообщения невозможно было прочесть.

Печальную роль в миссии Н. Н. Юденича в Финляндии сыграла и его гордыня. Ему было крайне необходимо встретиться с бароном Маннергеймом. Но он отказывался ехать к регенту, поскольку тот в русской армии был генерал-лейтенантом, а Юденич — генералом от инфантерии и потому считал, что Маннергейм должен как младший по званию сам явиться к нему.

Однако главной проблемой на пути формирования антибольшевистской русской армии в Финляндии оказался вопрос о признании независимости этой страны.

24 февраля 1919 года находившийся в Париже министр иностранных дел правительства А. В. Колчака С. Д. Сазонов телеграфировал адмиралу:

«Предположение создать в Финляндии под руководством Юденича военную силу для борьбы с большевиками выдвигает вопрос о нашем отношении к домогательствам финляндцев, которые склонны оказать поддержку Юденичу при условии предварительного выяснения указанного вопроса. По моему мнению, никто в настоящее время не правомочен дать какие-либо заверения в смысле признания независимости Финляндии, так как право это принадлежит исключительно будущему Русскому народному собранию».

Но и не признавать существующих реалий было нельзя. И потому министр предлагал:

«Хотя Финляндия не имеет права односторонним актом порвать свою связь с Россией, тем не менее полагаю, что при нынешних обстоятельствах нам следует пока считаться с создавшимся положением, противодействовать которому мы бессильны. Поэтому, ввиду крайней необходимости дать Юденичу возможность подготовить наступление на Петроград, нам нужно воздержаться теперь от споров с Финляндией».

Оставалось узнать, устроит ли такая половинчатая позиция финнов.

«Опасалась и опасается России»

Вот только финляндское руководство настаивало на полном, безусловном и немедленном признании независимости. А поскольку согласия не было, от относительно лояльного отношения к Н. Н. Юденичу и его миссии очень скоро не осталось и следа. И финское военное руководство приступило к подготовке наступления на РСФСР. Генерал Юденич был просто в ярости и сообщал 4 марта 1919 года:

«Финны готовятся к походу на Петроград… Даже разоренный Петроград — слишком ценный приз для Финляндии, одновременно будет занят Кронштадт и весь наш флот окажется в руках финнов, и все Балтийское побережье под немецким влиянием».

Однако в Финляндии были достаточно сильны настроения против любой войны, новых потерь и затрат. Так что у проекта создания Ингерманландии противников нашлось не меньше, чем сторонников. В окружении генерала Юденича возникла идея внезапно захватить Кронштадт, видимо для того, чтобы заставить войска и флот Антанты вмешаться и занять вместе с русскими белогвардейцами Петроград. 2 марта 1919 года контр-адмирал Пилкин писал в дневнике:

«Я пишу для Юденича план операции на Кронштадт…

Взять его можно внезапно хотя бы пятьюстами человек, если же собрать две тысячи, то можно вполне рассчитывать и удержать его. Весь вопрос в том, чтобы Финляндия разрешила сформироваться в Выборгском районе добровольческому отряду. Не думаю, чтобы разрешила».

Как записал в дневнике адмирал 7 марта, генерал Юденич также был уверен, что «Финляндия не позволит формировать части в Выборгском районе». А еще один морской офицер, ознакомившийся с разработкой В. К. Пилкина, капитан 1-го ранга М. А. Беренс вынес плану окончательный приговор:

«Это авантюра. Захватить Кронштадт можно, но удержать его, не имея за собою поддержки больших сил, нельзя. Надо дать что-нибудь населению, а если ничего не давать, то через два дня оно устроит контрреволюцию».

Чем больше проходило времени, тем очевидней становилось, что финны ничем не помогут Юденичу. И В. К. Пилкин 24 мая 1919 года писал контр-адмиралу М. И. Смирнову:

«Финляндия опасалась и опасается России и, хотя большевики ее беспокоят, но она тоже против Юденича и русских… Сейчас она под гипнозом независимости, и так как главное препятствие к полному осуществлению этой юридической независимости — это вооружение России, то против них, против русских, сильная ненависть. Нет ни одной организованной группы, которая не была бы против России… Те, кто стоят фактически у руля, по чувствам своим — против России и русских (я не о Маннергейме и ему подобных, которым приходится лавировать).

Таким образом, под влиянием всех этих причин Финляндия и слышать не хочет о том, чтобы позволить русским сорганизоваться.

Напротив, они всячески нас преследуют и ставят почти вне закона. Только что нет для нас концентрационных лагерей, но выселения, аресты, тюремное заключение, высылки производятся широко. Пресса пишет ужасные мерзости против русских, называет русских клопами, которых надо выжечь, саранчой, чумой и т. п.».

Адмирал писал, что надежды на то, что Финляндия позволит Юденичу действовать, «никакой нет»:

«Казалось бы, что нет поэтому и дальнейшего смысла нашему здесь пребыванию. Но вот, что говорит Юденич: "Слишком соблазнительна идея петроградского фронта, чтобы отказаться от нее. Пока хоть есть один шанс, я не уеду"».

Чтобы хоть как-то сдвинуть дело с мертвой точки, адмирал Колчак 23 июня 1919 года писал генералу Маннергейму:

«От имени русского правительства я хочу Вам заявить, что сейчас не время сомнениям и колебаниям, связанным с какими-либо политическими вопросами, не допуская мысли о возможности в будущем каких-либо неразрешимых недоразумений между освобожденной Россией и Финляндской нацией.

Я прошу Вас, генерал, принять это мое обращение, как знак неизменной памяти русской армии о вашем славном прошлом в ее рядах и искреннего уважения России к национальной свободе финляндского народа».

На что 10 июля 1919 года барон Маннергейм ответил:

«Не стану от Вас скрывать, господин адмирал, что по мнению моего правительства, Финляндский Сейм не одобрит предприятия, приносящего нам хотя и пользу, но требующего тяжелых жертв, если не получим гарантий, что новая Россия, в пользу которой мы стали бы действовать, согласилась на некоторые условия, исполнение которых мы не только считаем необходимым для нашего участия, но также необходимой гарантией для нашего национального и государственного бытия».

Потом немало писали о том, что, если бы адмирал Колчак согласился гарантировать независимость Финляндии, Маннергейм немедленно «двинул 100 000 штыков на Петроград». Но Н. Н. Юденич в шифровках сообщал, что финны требуют уже не только подтверждения независимости, но и территориальных и прочих уступок, не давая при этом никаких гарантий своего будущего участия в боевых действиях.

Так это было или нет, большого значения уже не имело. Ведь время для наступления было упущено. В апреле 1919 года большевики начали тотальную мобилизацию и все больше укрепляли оборону Петрограда и подступов к нему, и в результате Красная армия с успехом отбила оба наступления сформированных в Эстонии войск генерала Юденича. Смертельное кольцо врагов вокруг молодой советской республики замкнуть так и не удалось.

Во многом этим успехом Кремль был обязан финским националистам.

Евгений Жирнов