Событие недели — "Процесс" (Le Proces, 1962), героическая попытка Орсона Уэллса найти визуальные рифмы к вопиюще некиногеничной прозе Франца Кафки (30 марта, РТР, 0.30 ****). Из всех, кто брался за его книги, только Уэллс был конгениален ему. Он сумел максимально очистить фантазии Кафки от обычно ассоциируемых с нею австро-венгерских реалий, от самого духа "средней Европы", перенести в другое пространство, не совсем "кафкианское". Кафка — поэт покорности, готовности к худшему. В книге Йозеф К., невесть за что и невесть кем приговоренный к смерти, как собака, умирал под ножами палачей. Уэллс же, взяв на главную роль хичкоковского "психопата" Энтони Перкинса, придал ему чувство собственного достоинства, нервозность: это не ничтожный клерк, раб, это скорее затаившийся интеллектуал. И перед смертью он пытается оказать немыслимое в книге сопротивление: его уничтожают гранатой, взрыв которой подозрительно напоминает атомный гриб. Кафка — писатель клаустрофобический, "тесный", душный, словно сжавшийся в уголке. Уэллс же был воплощенной чрезмерностью, титаном, громовержцем. В "Процессе" он сыграл адвоката, по книге, крохотного, умирающего старичка, незаметного в постели. В фильме же адвокат нависает над Йозефом К. и все миром, он не совсем человек, от него исходят клубы пара. Мир "Процесса" деформирован, искажен, непонятно, откуда льется свет, но этот мир находится в непрерывном движении, пугает своими масштабами. Огромный пустырь, безлюдные улицы, немыслимых размеров помещения суда и контор, заполненные копошащимися, как черви, людьми. Изгнанного из Америки Уэллса выгнали и в Париже со студии: долги. Его фетишем была луна, он словно советовался с ней. И стоя в отчаянии на крыше отеля, вдруг заметил огромный диск луны, оказавшийся светящимся циферблатом на каком-то огромном и запущенном здании. В 4 часа утра Уэллс явился в это здание, растолкал сторожа и понял, что нашел идеальную декорацию: это был заброшенный вокзал Орсэ, в котором теперь расположен знаменитый музей Орсэ. Второе событие — "Забриски пойнт" (Zabriskie Point, 1969) Микеланджело Антониони: в одном фильме он сказал про Америку, дорогу, поиски себя и любви все, на что его последователю Виму Вендерсу не хватило двух дюжин фильмов (29 марта, НТВ, 1.05 *****). Антониони приехал в Америку в разгар беспорядков в кампусах и, словно скинув сорок лет, объяснился в любви к детям, которых избивала и убивала собственная страна. Антониони относится к США в традиции европейских интеллектуалов. Он восхищается их просторами, его пугает реклама, массивно вторгающаяся в кадр. Но та же реклама тоже завораживает его, художника эпохи поп-арта. Марк — студент, которого ищут за убийство карателя: он действительно хотел стрелять в него, но кто-то опередил. Он угоняет одноместный самолет и с воздуха ухаживает за Дарьей, заблудившейся в пустыне секретаршей, любовницей какой-то шишки. Это одно из самых невероятных объяснений в любви в истории кино. Но больше всего прославился фильм двумя сценами. На дне огромного высохшего озера обкурившимся Марку и Дарье чудятся десятки обнаженных тел, по-детски невинно и по-балетному пластично сливающихся в групповом сексе. А в финале Дарья, возненавидевшая респектабельный и безжалостный к юности мир силой взгляда взрывает к чертовой матери аккуратную Америку. До силы Антониони, увы, слишком далеко последнему триумфатору "Оскара" Полу Хэггису, в "Столкновении" (Crash, 2005) изобразившему Лос-Анджелес как поле гражданской войны на расовой основе (26 марта, РТР, 23.35 ***). Все этнические группы боятся и ненавидят друг друга, все несчастны и смертельно опасны одновременно.