Сорок лет назад вслед за сигналом к началу "культурной революции" призывом председателя Мао открыть "огонь по штабам" многих китайских творцов подвергли остракизму и отправили на перевоспитание в деревни. Для многих из них это было буквально смертельным испытанием. А их европейские и американские коллеги то и дело перевоспитываются добровольно, безопасно, почти комфортабельно.
Вослед китайским маоистам лидер французского "нового романа" Ален Робб-Грийе предложил тогда свой, замешенный на сексуальном садизме "Проект революции в Нью-Йорке". Микеланджело Антониони отправился "к истокам", в путешествие по Китаю, где снял документальный фильм. Его младший соотечественник Марко Белоккио заявил самим названием своего фильма: "Китай близко!" (1967). А великий документалист Роберт Креймер перешел на язык игрового кино. На афише его саги о городских партизанах "Лед" (1970) красовалась голая спина с надписью: "Человечество будет счастливо, когда последний бюрократ захлебнется в крови последнего капиталиста". Самые благополучные киношники вели себя почище хунвейбинов, повиснув на каннском занавесе: какой фестиваль, если в Париже революция.
Полномочным послом "культурной революции" в Европе стал Жан-Люк Годар, буквально реализовавший маоистское требование опроститься. Его "Китаянка" (1967) была снята с технической точки зрения еще традиционно, но была двухчасовым диспутом юных коммунаров о революции, власти, положении женщин. В финале они отправлялись убивать "советского министра культуры Михаила Шолохова" за призыв расстрелять Синявского и Даниэля. Но вскоре Годар отказался и от статуса режиссера. Убрав свое имя из титров, укрывшись за коллективным псевдонимом "группа Дзиги Вертова", он перешел на выпуск "кинолистовок" на 16-миллиметровой пленке, называл своим соавтором пролетария Жан-Пьера Горена, снимал в Иордании по заказу ООП. Казалось, коммунистическое подполье распространилось на всех европейских интеллектуалов, но сам председатель Мао был тут почти ни при чем. В его "Красной книжечке", библии "культурной революции", всего восемь высказываний о культуре: семь за 1940-1944 годы, одно 1957 года (знаменитое "Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ"). Вообще-то Мао был гением афоризма "Винтовка рождает власть", "Атомная бомба — бумажный тигр". Но, говоря о культуре, он жевал жвачку диамата о партийной организации и партийной литературе, единстве формы и содержания. Тоска. Просто для европейцев он сам был метафорой "третьего пути", вне капитализма и неосталинизма, единственным политиком, впустившим молодежь в политику.
С тех пор все, казалось бы, вернулось на круги своя. Антониони, Годар, Креймер — в нормальное кино. Философ, режиссер и "оккультный гений" мая 1968 года, признав свое поражение в новом мире, Ги Дебор застрелился в 1995 году. Память о европейской "культурной революции" освоена ретро: пожилые мастера вспоминают о танцах в клубах слезоточивого газа. Бернардо Бертолуччи снял "Мечтателей" (2003), Филипп Гаррель — "Обыкновенных любовников" (2005), Фолькер Шлендорф — "Покой после выстрелов" (2000), реквием по немецкой "Фракции красной армии". "Ветераны" отвергают любые параллели между собой и бушующими студентами Сорбонны.
Между тем поражает сходство не только и не столько между хроникой тогдашних и сегодняшних волнений в Париже: в конце концов, улицы те же, а все драки похожи друг на друга. Сорок лет назад бунтовщиков объединяло неприятие войны во Вьетнаме. Теперь — войны в Ираке. Тогда философ Режи Дебре примкнул к отряду Че Гевары. Теперь интеллектуалы совершают паломничество к субкоманданте Маркосу. Призывы Годара "создать один, два, три Вьетнама" внутри киноимперии "Голливуд--Чинечитта--Мосфильм--Пинвуд" рифмуются с нынешней борьбой европейцев против голливудских блокбастеров. Годар мечтал раздать палестинцам и забастовщикам портативные камеры, чтобы они стали творцами и познали самих себя. Теперь эту революционную миссию за него выполнили крупные корпорации, вооружив массы цифровым видео.
Хоть сейчас можно снова выпускать на экраны, но уже как манифест не маоизма, а антиглобализма, "Мистера Фридом" (1968) великого фотографа Вильяма Клейна. Техасский шериф, похожий одновременно на бейсболиста и Супермена (чем не Буш-младший), паля во все стороны, мчится учить свободе и демократии Францию, "страну 50 миллионов гомосексуалистов". Сговаривается о разделе мира с Мужикменом, чередует угрозы всех замочить с рекламой дезодорантов и, наконец, сбрасывает атомную бомбу на Париж.
А по сравнению с фильмами текущего киносезона, которые вызывают сенсации на кинофестивалях, годаровское покушение на "Шолохова" кажется детской шалостью. В "V — это вендетта" Джеймса Мактига одинокий борец против фашистской, исламо- и гомофобской диктатуры, воцарившейся в Англии, взрывает при всенародном ликовании здание парламента. В "Бай-бай, Берлускони" Яна Генрика Штальберга киношники-оппозиционеры похищают и судят — через интернет — народным судом итальянского премьер-министра, спрятанного за прозрачным псевдонимом типа синьор Помидор. И даже, казалось бы, конформист Микеле Плачидо в "Детективе" открыто обвиняет итальянские власти 1970-х годов в том, что это они, а вовсе не боевики "Красных бригад", настоящие убийцы лидера христианских демократов Альдо Моро.
Сходства много. Но есть одно отличие, которое это сходство ставит под сомнение. Культурная подготовка антиглобалистского бунта и "культурной революции" не конгениальны. Фермер Бувье, протаранивший на тракторе "Макдональдс", не ровня Ги Дебору. Мактиг и Штальберг никогда не станут Годаром и Клейном. Че не тратил столько времени на интервью, сколько тратит Маркос. Бегбедер даже не Робб-Грийе. И, что главное, никто не крикнет: "Огонь по штабам!" Нет председателя Мао, даже в качестве метафоры. Возможно, отправки в деревню все-таки удастся избежать.