Слободана Милошевича в гробу не видали

последний путь

В субботу Сербия простилась со Слободаном Милошевичем. Спецкор Ъ АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ весь день переживал по поводу того, кто же на самом деле лежит в гробу, который закопали в землю в доме номер 41 по улице Неманьина города Пожаровице.

Организаторы похорон демонстрировали хорошую форму задолго до старта мероприятия. За час до начала церемонии площадь перед зданием союзной Скупщины (парламента Сербии и Черногории) уже была чуть не наполовину заполнена — собралось не меньше 30 тысяч человек. Просторная сцена была разделена на три части. На центральной ножом подрезали под размер подмостков розовый ковролин и застилали красным бархатом небольшой (типа журнального) столик на раскладных ножках. Кусок бархата был огромным, и как им ни застилали столик, все равно было ощущение, что на трибуне лежит груда бархата, а под ней есть какой-нибудь сюрприз.

Толпа на площади стремительно росла. За четверть часа до начала здесь было не меньше ста тысяч человек, а еще через полчаса — больше двухсот. Толпу отгородили от сцены турникетами. На подмостках для прессы возник беспокойный человек в чистой белой майке поверх грязной куртки. Он кричал, обращаясь к людям за ограждением, что Слобо жив, а они этого не понимают. Потом он заплакал и стал лихорадочно доедать кусок биг-мака, который был у него, оказывается, все это время в руках.

Какие-то парень и девушка подтащили тем временем к сцене значки с изображением господина Милошевича и стали бросать их в толпу. Началась давка, я услышал крики о помощи. Парень с девушкой, наверное, приняли их за мольбы о новых значках и стали еще активнее забрасывать толпу значками.

Время от времени толпа начинала скандировать "Рус-си-я!" Эти крики не смолкали несколько минут, когда появились депутаты российской Думы Константин Затулин, Геннадий Зюганов и Сергей Бабурин. На родине их в лицо знают не так хорошо.

Я вдруг увидел, что прямо к трибуне подъезжает небольшой мини-вэн. На нем были крупно написаны адрес и телефон фирмы "Радович". Горожане, очевидно, хорошо знали, что это за фирма, потому что засуетились. За мини-вэном шли еще несколько машин. Когда он поравнялся со мной, я заглянул внутрь и увидел, что он пустой. Гроб с телом, очевидно, был в микроавтобусе "мерседес", который шел четвертым. То есть первая машина была отвлекающим маневром. А еще говорили потом, что Слободану Милошевичу не оказывали почестей, подобающих государственному деятелю.

Гроб и в самом деле вытащили из "мерседеса" и втащили на сцену. Мне показалось, что люди, которые несли гроб, совершенно не заботятся о его содержимом. Слободан Милошевич должен был не перевернуться в гробу, а встать в полный рост. Но никого не беспокоило, по-моему, что он сейчас там делает.

Когда гроб установили на журнальный столик, вокруг него сразу выстроился почетный караул. Люди вокруг гроба сменялись, а к микрофонам никто не подходил. Я не сразу понял, что так и задумано. Это была растянувшаяся на час минута молчания.

Наконец, к микрофону подошел пожилой человек в национальной сербской одежде и громко произнес имя покойного. Так это делают ведущие на профессиональном боксерском ринге: невыносимо протяжно и торжествующе на последнем слоге:

Логично было бы, если бы на этих словах появился герой торжества. Я бы уже не удивился. Я больше удивлялся, что гроб и вчера, и сегодня был закрыт. А российский депутат Алексей Митрофанов, тоже стоявший сейчас на гостевой трибуне, потом рассказал мне, что говорил с доктором Лео Бекерия, и оказалось, что тот, приехав поучаствовать во вскрытии (в какой-то момент стало казаться, что только ленивый не задействован в этой акции), на самом деле не имел дела с телом. Ему предъявили только документы, результаты вскрытия и анализов, на основании их он и сделал свои смелые выводы о том, что больного можно было спасти.

И как-то подозрительно легкомысленно обращались с гробом, подумал я, когда выносили его из "мерседеса". И этот стол на раскладных ножках... Короче говоря, в какой-то момент мне стало казаться, что кто-то тут с нами неискренен. Тем более, что на глаза мне как назло попался плакат, на котором было написано: "Герои не умирают!"

Михайло Маркович, академик, отрекомендованный как друг покойного, говорил, что ему не хватало эластичности. Я подумал, что про покойного, тем более про друга, все-таки либо хорошо, либо никак — тем более в такой-то день.

Следующий оратор, доктор Бранко Радич, продолжил эту линию. Он говорил, что исторические деятели редко отличаются личной добротой, и покойный в этом смысле не был исключением.

— Заслуги таких людей в другом, — говорил доктор. Перечисление заслуг заняло, слава Богу, гораздо больше времени времени, чем предыдущая мысль.

Болгарин Велко Велканов сказал, наконец, то, чего все, по-моему, давно ждали: что Слободан Милошевич был убит в войне с империалистическим Голиафом, но одержал моральную победу и повторил тем самым подвиг Георгия Димитрова.

Генеральный секретарь Сербской радикальной партии Александр Вукич ограничился тем, что зачитал заявление томящегося в гаагском застенке Воислава Шешеля, ни слова не добавив от себя. Радикалы вообще вели себя удивительно сдержанно. Они, очевидно, понимали, что выступают все-таки на коммунистическом митинге, и держали себя в руках.

Этого никак нельзя было сказать о следующем выступающем, Константине Затулине. Он сразу заявил, что говорит здесь не только по велению собственного сердца, а по велению пославшей его партии "Единая Россия", "которая представляет большинство в Государственной Думе Российской Федерации".

— Мы хотели вылечить его в Москве, — поделился Константин Затулин с митингом, — Но они не дали нам такой возможности. Семья Слободана Милошевича в Москве, и если бы сегодня из-за постыдных политических игр здесь не нашлось бы места, где его похоронить, мы похоронили бы его в Москве.

Митинг слушал господина Затулина довольно осторожно. Этим людям, наверное, не очень нравилась мысль о том, что в их стране Слободану Милошевичу могло не найтись места.

Сергей Бабурин был представлен как ратный друг Сербии, а выступал от имени и по поручению союзного государства Белоруссии и России (как заместитель руководителя парламента этого сомнительного во всех отношениях государства), куда, как он припомнил, на правах третьей страны мечтала войти Югославия, ведомая господином Милошевичем.

— Воссоединения православных народов не произошло, — с горечью констатировал господин Бабурин, — и сегодня завершается великая эпоха Слободана Милошевича.

Митинг продолжался больше трех часов. Потом гроб сгрузили обратно в "мерседес" и повезли в Пожаровиц, на родину Слободана Милошевича. Я тоже поехал в Пожаровиц. Я думал, что, может быть, хотя бы в там крышку гроба, покрытую для надежности знаменем, наконец приоткроют и можно будет убедиться в том, что покойник на месте.

Чем ближе к центру города, тем больше людей становилось на его довольно тесных улицах. Здесь были десятки тысяч сербов. В центре города процессия остановилась еще на один митинг. Гроб возили и носили по разным странам и городам уже несколько дней с остановками на митинги и прощания, и я думал, что хотя бы в родном Пожареваце Слободану Милошевичу удастся избежать этой участи. (Если он, конечно, был в этом гробу. Я ведь до сих пор, как и любой здравомыслящий человек, не мог ничего с уверенностью сказать по этому поводу).

На митинге выступили почти все те же, кто выступал в Белграде. Исключением был российский генерал в отставке Леонид Ивашов, который читал свою речь на странной смеси сербского с украинским. Но и это не помешало мне понять, что Слободана Милошевича сгноили в натовских казематах новые фашисты. Новости для информагентств в выступлении не было до тех пор, пока генерал не достал из кармана небольшую мягкую игрушку в виде сердечка с очень длинными руками и не сказал, что на ней ему в свое время расписался Слободан Милошевич и "поэтому сердечко отправится в могилу вместе с гробом Слобо" (а не с ним самим, не мог не обратить я внимания).

Еще через час гроб понесли дальше. Улицы все сужались, и в какой-то момент я довольно быстро пошел в людском коридоре впереди гроба, чтобы он не наступал мне на пятки. Так я дошел почти что до входа в дом. Через четверть часа машина с гробом поравнялась со мной. За ней шли уже всего человек десять, всех остальных отсекли раньше.

Мы подошли ко входу в дом 41 по улице Неманьина. Здесь гроб вытащили из машины и внесли в открытые ворота, а меня наконец остановили. Но через четверть часа подошли и спросили, откуда я. Я честно ответил: "Руссия". Мне знаком показали, что я могу зайти.

Было уже совсем темно. Но во дворе горел довольно яркий свет прожекторов. Вокруг могилы стояли человек сорок. Гроб как раз опускали. И я успел увидеть главное: гроб так и не открыли перед тем, как над ним задвинули могильную плиту. В могилу полетело сердечко с ручками отставного генерала Ивашова и другие мелкие предметы. Депутат Алексей Митрофанов не удержался и "тоже грешным делом кинул кое-что". После моих расспросов он признался, что это был его депутатский значок.

Меня спросили, что это я тут пишу, и узнав, что я журналист, попросили выйти из дома. Я не спорил, потому что все самое главное я увидел. Вернее, не увидел. Я не увидел в этом гробу Слободана Милошевича.