Свобода ошиблась номером

вне игры с Андреем Колесниковым

Олимпийскому чемпиону Евгению Плющенко, который в Турине безупречно откатал произвольную программу, на следующее утро не повезло. Итальянские водители на своих машинах, свидетельствует специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ, катаются не так безупречно, как Евгений Плющенко на коньках.

Откатав произвольную программу, Евгений Плющенко стоял за бортиком арены и ждал, пока закончат все остальные. У остальных все валилось из рук. А сами они валились с ног. Ни швейцарец, ни канадец, ни француз, ни японец не откатались без падений. После Евгения Плющенко их словно косило косой. Наш фигурист после каждого падения огорченно крутил головой. Он, по-моему, не хотел, чтобы все было так просто. Потом, в Русском доме, его тренер Алексей Мишин скажет, что "Женя сначала в короткой программе всех кастрировал, а потом в произвольной программе всех кастрировал".

Судя по лицу Жени, кастрация не приносила ему удовлетворения. Он морщился, когда его соперники падали. Было такое ощущение, что ему в этот момент было даже больно. Потом у него зазвонил телефон. Он что-то ответил, потом начал кричать в трубку. Но его, похоже, не слышали, хотя даже я, стоя в полусотне метров от него, кажется, уже слышал, что он кричит. А звонок-то был такой, что Евгений Плющенко, видимо, очень хотел ответить.

Через пару часов в Русском доме ему вручили новенький очень дорогой и очень амбициозный мобильный телефон. Как же он обрадовался! Он так не радовался, если не ошибаюсь, своей золотой медали, этой дырочке от бублика. Он крутил телефон в руках и пытался поскорее вставить батарейку. Что-то у него не получалось.

Он сделал для победы все, что был должен. Он был недосягаем. Он — бог в одиночном мужском катании. За эти дни, недели, годы он, я думаю, привык к мысли (или приучил себя к ней), что может выиграть олимпийское золото. Но на то, что у него в руках в результате окажется еще и новенький мобильный телефон, он никак не рассчитывал.

— Спасибо,— растерянно благодарил он.— А как он открывается все-таки? Надо же батарейку вставить.

Потом он подошел к тренеру.

— Чего-то живот очень болит,— тихо сказал он ему.

— Поесть надо,— похлопал его тренер по плечу.

— Женя,— спросил я его еще через полчаса, когда мы сидели в тишине в квартире президента фирмы Kappa. Он на три недели отдал эту квартиру, как и все помещение, Русскому дому.

— После Новогорска, наверное, боитесь отравиться?

В Русском доме отмечали Женину победу. Там было очень шумно и очень весело. Слишком шумно и слишком весело. Здесь была полная тишина. Можно сказать, даже пугающая.

— Боюсь,— сказал он.— Это проблема. Перед Олимпиадой я приехал в Новогорск, поужинал, посмотрел фильм на DVD, заснуть что-то не мог...

— Может, фильм такой был? "Звонок", наверное? Или даже "Звонок-2"?

— Да нет, нормальный фильм,— пожал он плечами.

— Вы какие фильмы любите?

Я, признаться, рассчитывал, что он скажет: "Ну, русские, конечно". "Белое солнце пустыни". Это было бы очень кстати для этой статьи.

— Я? — удивился он.— Ну вот же, я как раз тогда очень хороший фильм посмотрел и полюбил его. "Дом Большой мамочки-2".

— Какой мамочки? — переспросил я.

— Большой,— погромче повторил он.— А вы что, "Дом Большой мамочки-1" не смотрели?

Мне стало стыдно. Я понял, что могу сейчас растерять едва нарождающееся доверие и уважение этого человека. Но я все равно не смотрел этот фильм.

— А-а,— многообещающе вздохнул он.— Много потеряли. Там такой черный полицейский... Ну ладно, в общем, отравился я после этого фильма. Тошнить меня начало страшно. Да не могу я его открыть!

Он с досадой смотрел на свой новый телефон.

— Винтик там надо открутить, чтобы крышечку снять,— мягко сказали ему.— Пальчиками не получится.

— Можете помочь? — с надеждой спросил он.

Ему помогли. Батарейку он поставил сам.

— И когда я приехал в Турин, меня еще мутило,— продолжил он уже более веселым голосом.— Слабость какая-то была невыносимая.

При воспоминании об этом случае на лице его возникла точно такая же слабость.

— Вы испугались? — спросил я.

Мне казалось, он должен был очень сильно испугаться. Он же не понимал, что может не выиграть Олимпиаду. Он понимал, что любая случайность может все решить. Он, как потом выяснилось, был сильнее остальных. Но это выяснилось потом.

— Испугался,— признался он.— У меня же это уже было. Я сразу вспомнил чемпионат Европы в Лионе, такая же проблема перед стартом была. Я лежал в кровати — просто пластырь. И очень сильно переживал, что не буду кататься. И тут я перед Олимпиадой тоже заболеваю!

— Подождите, но вы же вроде чемпионат Европы выиграли,— говорю я.

— Ну да,— отвечает он.— Как-то все-таки выиграл.

Тут у него начинает звенеть новый телефон.

— Заработал? — спрашиваю я, желая стать в эти секунды как можно ближе ему. Я понимаю, что путь к его сердцу сейчас лежит через этот телефон.

— Мне подарили телефон,— объясняет он.

— Евгений,— говорю я.

— А?

— Вы слышали то, что я вам сейчас сказал?

— Вообще-то я устал немножко,— смущенно говорит он.— А чего?

Пару часов назад на короткой пресс-конференции в Русском доме его спросили, есть ли у него какие-нибудь желания. Вот чего он хочет? Чего у него нет, а он хотел бы, чтобы у него это было?

Он мог сказать, что у него нет Ferrari. Он бы получил ее.

— У меня есть все,— сказал он тогда.— А главное, у меня есть семья, мама.

Я понял, что на пресс-конференции он на самом деле не лукавил. Он сказал правду. Он просто забыл, что у него сломался телефон.

— Ну, в общем, и отравление не помешало вам выиграть,— сказал я, чтобы закончить эту тему.

— Да, и потом еще эта история с квартирой,— кивнул он.— В Солт-Лейк в олимпийской деревне очень шумно было. Я думал, здесь так же будет, и попросил мне квартиру снять. Мне сняли и квартиру, и номер забронировали. Я приехал, посмотрел: шикарный одноместный номер. В деревне ночью тихо.

Я еле удержался от того, чтобы спросить, не кукарекают ли в деревне петухи.

— Вот я здесь и остался,— продолжил Евгений Плющенко.— Настроение мое сразу поднялось. Где-то написали, что окна у меня выходят на помойку. Такая ерунда! Еда, правда, в деревне не очень хорошая. Но на всех Олимпиадах так. А в деревне хорошо было.

— Вам же здесь до показательных выступлений жить,— сказал я.— До 25-го.

— Нет, я завтра утром домой улетаю, к родителям, в Питер. Буду ставить номера для показательного выступления в Турине. Вернусь сюда 23-го. Еще надо костюмы пошить.

— Какая-нибудь космическая тема?

— Почему? — изумился он.

— Здесь ее почему-то все эксплуатируют. И вас ведь называют "фигурист из космоса". Других таких нет. Это же правда. Даже в советское время таких, как вы, у нас не было.

— Я что, инопланетянин, что ли? — Он, кажется, обиделся.— Я здесь родился. Все благодаря родителям, которые заставляли.

— Заставляли?

— Да. Много лет заставляли и заставляли. Я очень не хотел. Ой, мне по новому телефону звонят! Да, это я. Буду завтра в Москве, оттуда сразу домой. Да, перезвоню через час... А я разбужу.

— Трудно вам побеждать без соперников? — спросил я.

Ему это не понравилось:

— Это очень неправильно! Соперники есть всегда! И любой может выстрелить! И к этому надо быть всегда готовым. Мне мама всегда говорила: "Ты должен проснуться среди ночи и сделать двойной аксель!"

— И сделаете?

— Думаю, да.

— А тройной? — не удержался я.

— Не пробовал,— ответил он.— И знаете, что самое интересное?

Я замер.

— Он русифицированный! Обратите внимание!

Он имел в виду, конечно, телефон.

— Когда SIM-карту вставляете, он автоматически русифицируется.— Я был доволен, что могу его чему-то научить.

— Да вы что! — поразился он.— О, эсэмэска пришла! Ну надо же! "Питер стоит на ушах!"

Честно говоря, мне уже не очень хотелось говорить с ним про его Олимпиаду. И ему и мне интереснее было бы, по-моему, обсудить новое поколение DVD-проекторов. Но должен же я был задать ему еще несколько вопросов по существу. Однако меня опередили.

— Вы воду с газом пьете или без газа? — спросил его официант.

— Только с газом,— по-моему, с гордостью ответил он.

— Сегодня на пресс-конференции вы довольно спокойно тоже пили воду,— сказал я, потому что вспомнил, как конькобежка Светлана Журова признавалась, что переживала, выпив на такой же пресс-конференции воду, стоявшую на столе, ибо тут же решила, что туда могли чего-нибудь подсыпать.

— Я же свою воду пью,— объяснил он.— Проверенную. С собой приношу. На всякий пожарный.

— А кто проверяет?

— Как кто? — удивился он.— Хореограф. Мне проблемы с допингом не нужны.

— Говорят, китайцы черепашью кровь пьют,— сказал я,— и поэтому много чего выигрывают.

— Молодцы,— ответил он.— Мне все равно, что они делают.

— Ну да, в самом деле. Вы Олимпиаду выиграли.

— Выиграл! — подтвердил он.— Может, и еще одну выиграю. Или уйду. Не знаю. Что захочу теперь, то и сделаю.

— То есть, чтобы стать свободным, надо выиграть Олимпиаду?

Я решил, что можно попробовать поговорить с ним и на такую тему.

— Вы, молодой человек, мягко говоря, ничего не понимаете,— не дал ему ответить сидевший все это время молча тренер.— Это мягко говоря. Понятно?

— Не очень,— признался я.— Это мягко говоря.

Он выставил перед собой руки со сжатыми кулаками.

— Это наручники, ясно? Это золото — наручники! Мы с вами говорим на разных языках. Что вы можете понять про это? Какая свобода?! Что такое свобода?! Ты же после этого золота не можешь уйти. Ты же должен быть лучше всех! Ну вспомните Ягудина. Он выиграл и ушел, он свободен.

У этого слова вдруг появилось другое значение.

— И где он?! — зло продолжил тренер.— Где они все? Бойтано? Хэмильтон? Этот лысый череп с отрезанным яичком? Очень жалко его. Ему же яичко отрезали. Спросите их: им хорошо от того, что они свободны?! Нету свободы у спортсмена, который выиграл Олимпиаду. Никогда не будет.

Я вспомнил свой разговор с фигуристом Антоном Сихарулидзе во дворце спорта перед выступлением Евгения Плющенко. "Жалеете, что на лед больше не выходите?" — спросил я его. "Господи, я так счастлив, что этот нервак кончился! — признался он.— Никому не пожелаю того, что Женя сейчас испытывает. А я, честно, счастлив".

Я не стал говорить это тренеру Алексею Мишину. Он бы еще больше разозлился.

— Вы, по-моему, как-то напряжены, что ли,— сказал я Евгению Плющенко.— Все, уже победили. Расслабьтесь.

— Не могу,— как-то виновато вдруг сказал он. — Десять лет когда идешь к этому... А они потом с поднятыми руками золото отдают. Даром, можно сказать... Не могу расслабиться.

— Удачи вам,— сказал я.— И спасибо, что не уходите из спорта.

— Не факт,— сказал он.— Почему вы так решили?

— Потому что вы не хотите уходить. Потому что вы хотите выигрывать. Потому что хотите оставаться свободным. Иметь выбор и не делать его.

Как-то все эти высокопарные соображения разом пришли мне в голову, и я их выпалил.

Он посмотрел на меня с некоторой опаской и предпочел кивнуть. Я еще раз пожелал ему удачи.

И она ему тут же пригодилась. На следующее утро он поехал в аэропорт Милана. На дороге был сильный туман. В одной аварии пострадали почти 30 машин. Они наскакивали друг на друга, как вагоны грузового состава, когда перед ним взрывается путь. Евгений Плющенко с тренером оказались в этой каше.

Я позвонил ему, когда он все-таки добрался до аэропорта.

— Рейс задержали из-за этого тумана, поэтому мы успели,— сказал он.— Это все из-за тумана. Я спал лежа на заднем сиденье (в Audi Q7 он мог себе это позволить). Проснулся от двух ударов. Сначала мы ударились, потом в нас. Тренер тоже спал, был пристегнут. Потом долго стояли. Там было много фур. Потом поехали. Остановить нас сейчас просто нереально.

АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ