Советское значит отличное
Задается вопросом Григорий Ревзин
19 февраля Музыкальный театр Станиславского и Немировича-Данченко представляет премьеру. Оперетту Дмитрия Шостаковича "Москва, Черемушки".
Люди постарше говорят про это: "Довольно известная вещь". Фильм такой был, "Черемушки" Герберта Раппопорта, в 1962 году вышел. Про то, как молодые жители первой пятиэтажки духовно выше советских мещан из квартир в сталинских домах. Люди помладше совсем про это произведение ничего не знают. Но в этом году — 100-летие Дмитрия Шостаковича, и вот Музыкальный театр Станиславского и Немировича-Данченко решил таким образом почтить память великого композитора. Вещь в этом смысле на знатока и ценителя — единственная оперетта во всем наследии Шостаковича.
Шостакович написал эту оперетту в 1958 году. Не знаю, был ли это прямой заказ, призванный продемонстрировать преимущества хрущевских пятиэтажек по сравнению с предшествующей сталинской архитектурой или Владимир Масс и Михаил Червинский (известнейшие авторы легких жанров 50-60-х годов), написавшие либретто, сами решили поймать ветер перемен. Но в жанре этой работы сомневаться не приходится. Здесь нет конструктивистских экспериментов возрожденных Большим театром "Болта" и "Светлого ручья", это чистая, несколько безнадежная по звуку халтура. Конечно, в халтуре таких мастеров все равно можно разглядеть определенные достоинства. Но все же, вероятно, Шостакович в гробу переворачивается от мысли, что его столетие отмечается именно этим опусом. И вот вопрос, какая все же логика стоит за этим.
У нас мода на возрождение советского. Песни переозвучиваются, книги становятся то мюзиклами, то сериалами, кино — спектаклями. Оно, в общем-то, понятно. Так или иначе, а сформировать какую-то свою культуру за пятнадцать постсоветских лет России не получилось, а там, в советских закромах, прямо залежи. Вопрос в том, почему из этих залежей достается именно такой продукт.
Вроде бы это происходит само собой, просто как результат функционирования интеллигентных людей в рыночной системе. Понятно, что хочется вспомнить Шостаковича, тем более что ему 100 лет. Но как вспомнить? Нужно же думать в сторону вкуса публики. А "Москва, Черемушки", во-первых, оперетта, во-вторых, в некотором смысле про квартирный вопрос. Судя по темпам роста цен на жилье, тема аншлаговая. Невозможно же собирать залы на серьезного Шостаковича, не та же публика. Выбираем то, что ей по силам. Однако тут есть странный поворот. Ну были же советские мастера, которые с удовольствием, вдохновенно, даже с упоением работали именно в этом жанре. Ну, Дунаевский, например, рядом с которым "Москва, Черемушки" звучит как неряшливая и угрюмая пародия. Для чего не их возрождать?
Может быть, на самом деле все не так, но мне кажется, что в самом способе возрождения советского, точнее в самом выборе возрождаемого, ощутим вкус тех, кто все это очень не любит. Не как советское, в Шостаковиче именно советского не больно-то много, а как серьезное искусство. Основа постмодернистской поэтики — выбор сильного высказывания и его компрометация, и именно этот прием организовывал культурное пространство последних пятнадцати лет. Это стало своего рода нормой жизни, стандартным ходом, и мне кажется, дело не во вкусах зрителей, а во вкусах творцов. Если норма жизни — обнаружение низкого в высоком, то кем, собственно, должен быть Шостакович? Или, точнее, как смешно, что Шостакович — певец продукции домостроительных комбинатов в легком жанре оперетты. Соскучились по советскому? Пожалуйста, кушайте.