Лет десять назад в России произошла такая печальная история. Некий журналист напечатал статью про местного прокурора. Статья была гнусная, прокурор пожаловался крестному отцу города. Крестный отец вызвал журналиста и отечески ему попенял. "Я больше не буду",— сказал журналист. Крестный отец позвонил прокурору: "Он больше не будет. Без базара". Спустя недельку журналисту привезли новую пачку денег и новую порцию слива, и он снова тиснул статейку. Прокурор был в ярости: "Ты же сказал, что он больше не будет!" — "Я разберусь",— ответил "авторитет". Журналиста замочили.
Бедняга погиб вследствие несовпадения культурных кодов. Ему достаточно было честно сказать, что все вопросы — к платящей стороне. Или потребовать больше денег. Но он наложил в штаны при виде хозяина города и сказал то, что сказал. А потом выкинул свое слово в корзину. Несмотря на то что он был журналистом, то есть работал со словом, он не имел никакого представления об онтологической ценности базара. А его собеседник, наоборот, полагал, что за базар надо отвечать.
В схожую ситуацию, похоже, попал редактор российского "Форбса" Пол Хлебников. Он написал книгу "Разговор с варваром", в которой представил своего собеседника, бывшего чеченского "авторитета", а затем полевого командира Хож-Ахмеда Нухаева злобным варваром, которому автомат заменяет суд, следствие и присяжных. Надо сказать, что книга о Нухаеве фактами оперирует несколько произвольно. И если бы такую книжку написать о каком-нибудь Уоррене Баффете, Баффет подал бы в суд и выиграл. При этом Полу Хлебникову не пришло в голову приложить собственные же характеристики Нухаева (насчет суда и автомата) к последствиям своей публикации. "Ну поймите, Юля,— втолковывал мне какой-то активист-правозащитник,— человек не может убить человека за слово! Максимум, что Нухаев мог сделать, это заказать книгу-опровержение!"
Назвать вам имя дагестанца, которого в четырнадцать лет обозвали по матушке двое? Паренек пошел домой, достал пистолет да и пострелял через два часа обидчиков. Очень известный сейчас человек.
Датская газета Jyllands-posten опубликовала карикатуры на пророка Мухаммеда. Почему-то в поисках самовыражения редактору не пришло в голову снять порнофильм на тему непорочного зачатия или сделать комикс о евреях, свежующих христианских младенцев. Европейские газеты перепечатали карикатуры и изумились, когда мусульмане обиделись. "Это же свобода слова! — сказали европейцы.— Как можно жечь и убивать за Слово!"
А почему, скажите мне, нельзя жечь и убивать за Слово? За что можно убивать?
За Конституцию? За прибыль? За нефть?
Свобода слова — это здорово, и я лично принадлежу к слою людей, профессия которых основана на возможности сказануть что угодно о ком угодно. Но это не мешает мне видеть печальную закономерность: свобода слова находится в обратно пропорциональной зависимости от его ценности.
Европа стала терпимой. Давно прошли те времена, когда крестоносцы кричали мусульманам, что пророк Мухаммед умер, объевшись свинины, и считали это не свободой слова, а вызовом на поединок. Спустя тысячу лет потомки крестоносцев в карикатуре заменили свинину тротилом и не то что оказались не готовы к поединку — не поняли, что напечатали вызов.
Европейское Слово, когда-то раб религии, государства, идеологии, получило вольную. "Код да Винчи" — это даже не эксперимент. Это просто бестселлер. Но оборотной стороной свободы стала пустота. Теперь как вечную ценность рекламируют гамбургер, а настоящим мужчиной стать очень легко — надо только купить часы Patek Philippe.
"Ваха, Ваха, а где пистолет, который я тебе подарил?" — "Я поменял его на часы".— "Ах, Ваха, вот подойдет к тебе человек и скажет: 'Я твою маму имел'. И что ты ему скажешь? Полвторого?"
Все случилось почти по анекдоту. Только это Вахе сказали нехорошее про Мухаммеда. Ваха дал в репу. Европейцы очень удивились. Посмотрели на вечную ценность в виде часов Patek Philippe и сказали: "Так полвторого же!"