концерт шансон
Французская песня, какой ее привыкли любить за рубежом, звучала на концерте певца и композитора Нильды Фернандеза в Доме музыки. Скепсис БОРИСА Ъ-БАРАБАНОВА рассеялся только к концу концерта, когда артист обратился к культуре североамериканских индейцев.
Честно говоря, у меня были очень серьезные сомнения насчет того, сможет ли этот небольшой красивый француз собрать московский зал два вечера подряд. Казалось, сомнительной ценности дуэт с Борисом Моисеевым уже почти стерся из памяти народной, как и питейные подвиги, по которым его знают посетители столичных ночных клубов, что уж говорить о собственно песнях господина Фернандеза — мягко говоря, лидерами чартов они в России не были никогда. Поначалу ничто не предвещало успеха, но минут за пять до того, как певец показался на сцене, явку зрителей можно было вполне счесть удовлетворительной, если не считать пустовавшие балконы. Сказать что-либо конкретное об аудитории было сложно, кроме стандартной фразы "их привела сюда любовь к французской песне".
Она — основной предмет сбыта на концертах Нильды Фернандеза, не столько та, которую экспортируют господа Азнавур и Адамо, сколько ее отесанная рок-н-роллом и ритм-энд-блюзом разновидность, которую французские вокалисты типа Патрисии Каас или Гару обычно закупают у композитора Жан-Жака Гольдмана. То есть в мелодии весь тот же надрыв и исповедальность, что и у шансонье середины прошлого века, но завернуто все это в оболочку, изготовленную по несколько более поздним выкройкам. Эта музыка на сцене ММДМ была органично дополнена струнной секцией, составленной из музыкантов ансамбля "Эрмитаж", а также духовиками из биг-бенда Игоря Бутмана, собственным аккомпанирующим квартетом певца и, конечно, его уникальной харизмой.
Если бы Нильда Фернандез был чуть повыше ростом, то хорошо смотрелся бы в спектаклях Романа Виктюка, тоже, кстати, большого любителя французского шансона и шейных платков. Если бы Андрей Миронов дожил до наших дней, песни Нильды Фернандеза шли бы ему, как камзол Фигаро. Нильда Фернандез подвижен и сексапилен в меру, ну разве что немного пересаливает, жестикулируя руками. Поклонницы француза точно знают, что он любит разворачивать преподнесенные ему букеты роз, раздавать по одной своим музыкантам, но последний цветок всегда возвращает подарившей его особе. А певец точно знает, какого рода французскую песню особенно любят в России, и поэтому смело ставит в своей программе практически подряд свое танго "Madrid, Madrid", шлягер кубинцев Buena Vista Social Club "Dos Gardenias", памятный по сотрудничеству с господином Моисеевым номер "Когда забудешь ты меня", а потом садится на авансцене вместе со слепым аккордеонистом Марселем Лефлером и поет "Milord" и "La Vie En Rose".
Можно предположить, при этом господин Фернандез чувствует себя примерно так же, как, скажем, чувствовал бы себя Леонид Агутин, которому вместо своих песен пришлось бы на каких-нибудь зарубежных гастролях петь под балалайку "Очи черные" и "Подмосковные вечера", потому что тамошняя публика просто не поймет русского артиста, если он их не споет. Думаю, господин Фернандез вполне мог бы обойтись без этих выставочных французских шлягеров, но, судя по всему, это кажется ему лучшим способом достичь предельно тесного контакта с аудиторией. Хотя, по мне, для достижения этого контакта хватило бы и одного ремейка пугачевского "Маэстро", восхитительно франкофонного и абсолютно лишенного ресторанной пошлости.
С французской эстрадой, адаптированной для иностранных туристов, Нильда Фернандез разделался ближе к финишу концерта. Кульминацией вечера стала вещь "Innu Nikamu", написанная певцом под впечатлением от общения с индейцами Квебека. И вот здесь уже можно говорить о композиторском таланте Нильды Фернандеза без скидок на симпатии москвичей и формат "экспортного шансона". Это глубокая, оригинальная, с ходу запоминающаяся мелодия, заставляющая подпевать людей, не владеющих не только языком индейцев Квебека, но и французским. Исполнив ее под аккомпанемент всех присутствующих в зале музыкантов, Нильда Фернандез так раскачал публику, что дальше мог врубить хоть трэш-метал, хоть мусульманские песнопения,— зал был его на сто процентов.