Хотел высказаться на тему "Москва — столица нашей родины". Тема кажется актуальной и недостаточно осмысленной. Конечно, о ней много говорят и на собраниях, и дома, но это такие слова, которые следует повторять каждый день, тщательно прислушиваясь к тому, как они звучат. Я тут повторил как-то на ночь и почувствовал, что они звучат вопросительно.
Пять лет назад, и уж тем более семь, они так не звучали. Иногда в них чувствовалось что-то трагическое, внутренний голос отзывался на них в смысле — "в ваших словах, Ватсон, много горькой правды". Иногда, наоборот, было что-то воодушевляющее. Но вот чтобы интонация вопроса — этого не было. А сейчас прямо слышу: "Москва — столица нашей родины? Точно?"
Пять, и уже тем более семь лет назад все, что происходило с нашей родиной, происходило в Москве. И отчасти даже то, что происходило в мировом пространстве,— тоже в ней. Я имею в виду, что, скажем, мы тут решали задачи на тему Петра Великого, и пусть решение было неправильное, но сама задача-то, а? Или строили храм Христа Спасителя, и как-то это было про судьбы христианства в целом. Пусть не самые искрометные судьбы, но в целом. Опять же и подземный комплекс на Манежной был как-то про судьбы мировой торговли в целом. В символическом, конечно, плане, но хоть так. Ну и по текущей политической ситуации опять же как-то это было московское дело. Нам и Севастополь был как родной, и солнечная Аджария, и до всего было дело, и дело было московское. Опять же и газеты, и журналы, и радио "Эхо Москвы" — все было наше, московское.
А теперь я не знаю, что происходит. Нет, лучшие люди страны по-прежнему живут в Москве или, чаще, в ближайшем Подмосковье. И они что-то делают, по-прежнему, вероятно, самое лучшее. Но вот это какое-то больше не московское дело.
Москва теперь что? Лучшие люди страны продают нефть, газ, в меньшей степени металл, некоторые виды вооружений, самые лучшие приторговывают административным ресурсом, а на вырученные деньги приобретают в Москве недвижимость. В этой недвижимости они не живут, и самое поразительное в новой Москве по вечерам — это большие красивые дома с подсвеченными фасадами, в которых все окна — темные. Это не жилье, а финансовый инструмент, квадратные метры как ценные бумаги, которые дорожают на тридцать процентов в год. И у этого финансового инструмента — особая выразительность.
Вы, вероятно, знаете, как по-разному выглядят драгоценности, выставленные в музее, и драгоценности домашние. Совершенно разная выразительность, надо заметить. В музее, смотришь, бриллиант — ну и так себе камешек. Совсем иное, когда он дома, маленький, но свой. Есть в нем согревающее тепло приватности. Так же и с Москвой. Пять-семь лет назад она была сплошная публичность: храмы, банки, офисы. Они все к чему-то дерзали. Кто к Богу, кто к финансовому могуществу, кто к высотам менеджмента. Прямо подходишь и видишь, вот это здание говорит: "Во мне живет глобальная мировая экономика по европейским стандартам". Или, наоборот: "Во мне живет русский бизнес с его особым, неповторимым путем, традициями и особенностями". А теперь каждое здание говорит: "Я приватное отложенное богатство. Смотрите, какое я покойное".
Москва как-то больше не столица нашей родины, а ее депозит. Покойный дух рантье витает над ней. Она теперь выражает дух людей, которые, может, еще не удалились от дел, но об этом подумывают. "Вот уж сколько нахапано,— говорит каждый новый дом.— Может, и хватит. Пусть другие работают, а я о себе подумаю. Еще пять-шесть лет похапаю и, ей-богу, удалюсь". Москва теперь ценит этику неучастия, пожилые размышления о том, о сем и вообще, знаете ли, досуг.
Причем сейчас ведь как ни включишь телевизор, там Путин. И он страшно деятельный, каждый день что-то делает, то империю возрождает, то стыдит неразумных либералов и несдержанных мусульман, то есть как-то в мировом масштабе способствует. Здорово, но такое ощущение, что не в Москве, а где-то еще. Все, что там у них происходит, происходит как бы в другом месте, не с тобой и не у нас, а вообще. Я вот думаю: может быть, столица все-таки переехала в Петербург? Ну, в виртуальном смысле. А Москва теперь стремится к грибоедовским временам и вот-вот станет городом отставных вельмож прошлого царствования, удалившихся на покой, фрондирующих, но в меру, потому как есть неприятная перспектива судебных дрязг по глупым делам, случившимся еще до отставки.