выставка интерьер
Вчера в Париже завершился международный салон Maison & Objet, впервые за свою 11-летнюю историю представивший русский стенд, созданный декоратором Альбиной Назимовой и журналом "Мезонин". С парижским "Домом & Предметом" знакомился корреспондент Ъ АЛЕКСЕЙ Ъ-ТАРХАНОВ.
О парижском салоне есть только два мнения. Одно вот уже 11 лет подряд каждый год высказывают журналисты, уверяя, что давно уже не видали они такой неудачи. Другое с той же последовательностью защищают декораторы, объясняя, что мало какая профессиональная выставка в мире может им быть столь же полезна. Поскольку парижский Maison & Objet не для журналистов, а для декораторов, я склонен верить именно им.
Новинки, дизайнерские тенденции, конечно, легче всего увидеть в Милане, на необъятных просторах миланской ярмарки, где посетителям следовало бы выдавать велосипеды. Именно из Милана журналисты привозят новости, зато из Парижа декораторы привозят вещи. Новизны особой, положим, нет, зато модные формы, вещи, цвета повторяются столько раз и на стольких стендах, что нельзя ошибиться в том, что было игрой ума, а что, овладев умами, стало материальной силой.
Но разумеется, салон не обходится и без "концептуальных проектов", хотя места им в огромных ангарах Дворца выставок отведено не так уж много. Специальным гостем Maison & Objet стал крупнейший во всех смыслах французский архитектор Жан Нувель. Его персональная выставка "Elementaire" включает мебель и посуду, которую он в свободное от основных занятий время спроектировал за последние пять лет. Огромные, грузные вещи — двуспальные письменные столы, ложки для вскармливания Пантагрюэля, бегемотоподобные кожаные диваны, вытащенные из дома Собакевича,— словом, каждая мелочь здесь говорит: "Я тоже Жан Нувель". Черные откидывающиеся кресла, которые сделали бы честь элитной электричке ("Mineapolis prototype" для Poltrona Frau), или черное же кресло "Mass prototype" для Moroso. Такое кресло надо ставить не в гостиной, а вместо надгробного камня.
Жан Нувель — талантливый архитектор, интеллектуал, бонвиван, человек-гора. Косвенно его звездную знаменитость подтверждает и его мебельная выставка — такие вещи может себе позволить только гений, которому за имя заранее прощают все. Но она же выходит на удивление саморазоблачительной, показывая не только его вещи, но и гигантоманию и обидное отсутствие чувства юмора, которым берет в дизайне Филипп Старк. Недаром нувелевская мебель пиратов не интересует, а находки Старка мгновенно расходятся на цитаты, даже и не скрытые. На его пластиковых прозрачных Людовиках сидят повсюду. Его дизайн Darkside для Baccarat воспроизведен на каждом третьем стенде, где висят черные хрустальные люстры. Сама же Baccarat на парижском салоне ограничилась напоминанием о том, кто был первым, собрав на своем стенде шедевры Старка — люстры, мебель, хрустальные кубки с впечатанным в них цветным кристаллом.
Старк может торжествовать вместе с темными силами. Страсть к темному, а то и черному цвету стен, пола и потолка стала всеобщей. Белизну прощают разве что посуде и постельному белью, краски набирают свирепую яркость, формы теряют спокойствие, атакует новое барокко, иронично обыгрывающее формы барокко старого. Прощай, белизна евроремонта: о стенах цвета яичной скорлупы придется на время забыть и срочно звать маляров "почернить стены".
Мебель классического авангарда до следующего витка моды лучше снести на чердак. Зато можно развлекаться игрой с мебелью исторических стилей. Венский стул, покрашенный синей нитроэмалью, на котором подписывает наряды мой автомеханик, вполне мог бы стать почетным экспонатом нынешнего Maison & Objet. Рядом с Людовиками и Чиппендейлами, раскрашенными веселенькими цветами, обитыми флюоресцирующими тканями или фотопринтами с голыми девушками со звериными головами (на стенде Renoma) или свадебно белым, свиняче-розовым, или психоделически-лиловым у модных бельгийцев Massant. Их самая успешная коллекция называется "Comedie Francaise" (тут и конкретный театр, и вообще "французская комедия": смех берет от этих французов). Очень много орнаментов — на драпировочных тканях, тисненых обоях, абажурах, очень много лакированных панелей, панно и ширм.
Хорошо попали в тенденцию русские, впервые выдвинувшие на Maison & Objet своего декоратора. Стенд журнала "Мезонин" представляет не просто издание (тогда ему место было бы на лотках в отделах интерьерной прессы), но интерьер, и причем на очень почетном месте в самом праздничном и цветном павильоне тканей. Это идея Наташи Барбье, не только главного редактора "Мезонина", но и создателя Московской недели декора. На последней Московской неделе один из призов победителям предусматривал выставку в Париже. "Признание" тогда получила Альбина Назимова, ей и пришлось отвечать на Maison & Objet за русскую школу.
Сделала она это очень тактично и в то же время очень эффектно. Она использовала рисунок белых вологодских кружев, положенных на черный фон. Реальная кружевная скатерть на круглом столе повторялась в печатных орнаментах на выполненных Ильей Пигановым ширмах и панно. Плюс три сюжета: любовная сцена — но на куске русского мыла, матрешка — но на печатном прянике и двуглавый орел — но на рублевой монете 1887 года. Черно-белую графику разбавляют цветовые пятна кресел — для интерьера специально заказали яркую обивку на классическую французскую мебель, накинув потом на обивочную ткань маленькие кружевные чехлы. "Нам не хотелось поражать китчем, хотелось показать, что мы можем адаптировать национальные формы к европейским тенденциям",— говорит Наташа Барбье, показывая свою стильную имперскую каморку — то ли комнатку французской гувернантки в русской усадьбе, то ли квартирку русской вдовы-полковницы под крышей Бийянкура. Едва ли следующий Maison & Objet сплошь затянется русскими кружевами, но на сей раз нашим декораторам удалось сплести неплохую историю.