Профсоюзные сказки

Декабрь в Парижской опере ознаменовался долгожданным возвращением на сцену Opera Bastille «Щелкунчика» Чайковского в хореографии Рудольфа Нуреева. Любимый семейный балет, который французская труппа не танцевала с 2014 года и билеты на который давно раскупили, проходит на фоне забастовки. Были отменены два премьерных спектакля, еще как минимум четыре, в том числе и новогодний, под угрозой срыва. С подробностями из Парижа — Мария Сидельникова.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

В Париже, в отличие от Москвы, попасть на «Щелкунчик», который дают далеко не каждый сезон, вопрос не столько бюджета, сколько удачи. Тарифы в Опере фиксированные. «Щелкунчик» идет по высшему разряду, как «Лебединое» и «Жизель», то есть €170 за место самой дорогой категории в партере (€260 — в новогоднюю ночь). Приоритет на покупку билетов, как всегда, у обладателей абонементов, следом открывают продажи в кассах, для привилегированных зрителей есть меценатская программа AROP, для перепродаж — официальная биржа Оперы, для залетных туристов — консьерж-службы, так что одинокому перекупщику у Бастилии, что пасется здесь лет десять, ничего не остается, кроме как злобно скалиться — дела его явно не очень. Проблема Парижа не в спекулянтах, а в забастовках.

Бал открыли машинисты сцены. Ровно за неделю до начала декабря — самого хлебного месяца в году — сотрудники, ответственные за установку, перемещение и демонтаж декораций, объявили забастовку. Уже не первый месяц они требуют от дирекции признания того, что ноша их тяжела — в буквальном смысле, и увеличения в связи с этим зарплаты. Премьеры «Сказок Гофмана» в концертной версии и срыва генеральных репетиций «Щелкунчика», которые потащили за собой отмену двух первых спектаклей в декабрьской сессии, им хватило, чтобы дирекция сдалась: с 2025 года им повысят жалованье.

Но на этом история не закончилась. 11 декабря с утра пораньше в дирекцию постучались новые бастующие. На сей раз балетные. Их требованиям тоже уже не первый месяц: они просят засчитать время на подготовку к спектаклю (макияж, оделся, разделся и т. д.) в рабочие часы. Артисты-профсоюзники подсчитали, что в месяц на эти процедуры у них уходит не менее 42 часов, а платят им всего за 6. С июля, когда под их каток попали два первых представления «Манон», руководство, судя по всему, по-прежнему не идет на уступки. Представитель профсоюза корифей-старожил Матье Ботто заявил, что артисты не хотят ни забастовок, ни финансовых потерь, ни гнева зрителей и все предупредительные переговоры они перевели, но, увы и ах, в Парижской опере, как и в других структурах, добиться своего можно только силой.

Для балетного худрука Хосе Мартинеса, который ровно год на своем посту, это первое испытание социальной системой. Он дипломатично высказывается в духе «все сложно». С одной стороны, артистам провинциальных театров такие привилегии, как в Опере, и не снились (там постоянный контракт уже подарок), с другой — подготовка действительно занимает много времени, учитывая, что и классических, костюмных спектаклей в репертуаре стало больше. Словом, «кому жемчуг мелок, кому щи пусты»: разошлись ни на чем. Начальство ушло думать, а артисты подвесили дамоклов меч (preavis — предупреждение о забастовке) над спектаклями 23, 25 и 31 декабря. На двух сценах. Итого без малого 5 тыс. мест за каждую отмену.

В Парижской опере «Щелкунчик», как и львиная доля классических балетов, идет в версии Рудольфа Нуреева. Он в Опере, как Юрий Григорович в Большом,— великая скрепа, национальная идентичность, основа основ. И хотя артисты, особенно мужчины, то и дело чертыхаются от его зачастую нелогичных связок, скомканных комбинаций, сочиненных словно наперегонки с музыкой, ведь ставил он под свой неуемный темперамент и так, чтобы скрыть лакуны школы, но ничего не попишешь: святыня есть святыня. После почти десятилетнего перерыва (так долго «Щелкунчик» с премьеры в 1985 году ни разу не исчезал со сцены Оперы) старомодные шершавости его хореографического ремесла особенно режут глаз. Но по части техники французов не упрекнешь — танцуют с должным пиететом, особенно вновь поступившая в труппу молодежь, местами суетливо, но в целом чистенько.

К новой сессии у «Щелкунчика» обнаружились косметические правки в духе времени. «Китайский танец» переименовали в «Танец акробатов», стерли с лица артистов дискриминирующий монголоидный грим, а «китайские» жесты на всякий случай заменили на «козу»-распальцовку. Выглядит это курьезно, особенно после сцены оживших игрушек в первом акте, где Лиза (Бьянка Скудаморе) предстает в образе воинственного усатого янычара на пуантах: страшно оскорбительное зрелище.

Первый состав доверили танцевать самой опытной Кларе труппы — 40-летней Доротее Жильбер — и самой юной этуали — 23-летнему Гийому Диопу. Формально — почти Марго Фонтейн и Рудольф Нуреев, на деле — далеко не они. Следуя за Гофманом, в своей версии «Щелкунчика» Нуреев сгустил краски и наводнил сказку фрейдовскими аллюзиями и двузначностями: Дроссельмейер у него и наставник, и Принц, в нем воплощаются мечты о мужчине юной Клары — не девочки, а уже девушки. Все эти переходы за грань детства Нуреев поместил в сон, в котором сам ловко манипулировал девичьими желаниями и грезами, меняя маски Дроссельмейера и Принца. И если партнер Диоп вполне надежный (для финального па-де-де с каскадерскими поддержками это важно), то манипулятор из этого добродушного ребенка тот еще. Дальше карикатурного прихрамывания в плешивом парике дело не пошло. Все ему было в радость — и резвящиеся дети (сам он среди них резвился каких-то десять лет назад и с тех пор актерски так и не заматерел), и фокусы, которые его забавляли едва ли не больше остальных, и инициативная, умелая Клара, за которой он покорно и с удовольствием следовал. Для Жильбер эта роль особенная, в 2007 году, опять же в разгар забастовок (танцевали наполовину в костюмах и с частично смонтированными декорациями), Брижит Лефевр назначила ее этуалью. С тех пор она не пропускает ни одного «Щелкунчика», благо нрав у нее вполне девичий и форма позволяет, но уже вполне можно и остановиться.

В сольных партиях отличились живчик Антуан Киршер в роли брата-забияки Фрица и первая танцовщица «русского» образца — рослая и длинноногая Роксана Стоянов, которая и в дуэте снежинок была величественно хороша (на пару с Элоиз Бурдон), и стойко сохраняла размеренную томность в арабском танце. Особое внимание было приковано к 21-летней Инес Макинтош — самой стремительной балерине нового поколения, «первой танцовщице», впервые назначенной Мартинесом без конкурса (см. ‘Ъ" от 17 ноября). Он же выдал ей партию Клары. Но в первом составе она танцевала в па-де-труа «пасторали»: вместо танца Феи драже у Нуреева — версальские радости. Придворная «пастушка» из нее вышла идиллическая — точеные, дисциплинированные ноги, легкий верх, благородная манера танца.

И вроде все на местах — и елка горит, и страшные мыши терпят поражение, и снежинки стройно кружатся, совсем как у Вайнонена, и стая родителей и их друзей, превратившихся в летучих мышей во втором акте (намек Нуреева на то, как неприятны могут быть взрослые в глазах детей), тоже покорно отползает, и вышколенные дети из балетной школы совершенно очаровательны, но сценической магии «Щелкунчика», к сожалению, не случается. Когда за кулисами неладно, тут уж не до сказок.