заместитель главного редактора
Так уж повелось с 90-х годов, что главным направлением российской внешней политики является дружба с теми, чьи дела на международной арене либо плохи, либо безнадежны. С каким эмоциональным напряжением защищали мы некогда Слободана Милошевича от иностранного вторжения! Мы почти уверили себя, что ближе сербов у нас нет никого. И когда их потом все-таки бомбили, мы так и говорили: это бомбят нас.
Как только стало ясно, что совсем плохи дела у иракского диктатора Саддама Хусейна, мы немедленно вспомнили о наших традиционных связях с Ираком и наших экономических интересах там. Мы убеждали мир, что добьемся уступок от Саддама путем переговоров, а самого Саддама — что можем предотвратить вторжение. А почему мы пытались защитить Эдуарда Шеварднадзе, когда власть его посыпалась как карточный домик, и вовсе понять невозможно. Ведь совсем незадолго перед тем мы сами грозили ему превентивными ракетными ударами.
Как только узел ближневосточной политики все крепче стал завязываться вокруг Сирии, мы немедленно вмешались в ситуацию, взяв на себя роль лучшего друга сирийца. Мы снова убеждали всех, что можем быть эффективными посредниками и уговорить Сирию согласиться на часть требований США. Мы вновь предлагали тем и другим обеспечить компромисс, в результате которого волки будут сыты, а овцы целы. Но Сирия не поверила в наши возможности. Как не захотела воспользоваться нашим посредничеством и Северная Корея. Манкирует нашими "спасительными" инициативами Иран.
Любопытно, что страны и режимы, которые мы с такой регулярной безуспешностью защищаем, не испытывают к нам никакой благодарности. В их глазах позиция наша выглядит двусмысленной и ненадежной. А модель, при которой Россия сначала решительно встает на защиту страны, испытывающей давление со стороны США, а затем в критический момент отступает в сторону, обменяв свой нейтралитет на те или иные бонусы в рамках двусторонних российско-американских отношений, известна еще с советских времен — со времен первой войны в Заливе.
И здесь, кажется, мы обнаруживаем корень проблемы. Российская внешняя политика на протяжении последнего десятилетия есть, в сущности, продолжение внешней политики СССР периода его заката. В своей первой фазе — фазе решительных заявлений о недопустимости диктата со стороны США — это как бы политика напичканного ракетами грозного СССР эпохи Брежнева. Во второй фазе — молчаливого компромисса с "американским агрессором" — это политика слабеющего тигра эпохи горбачевского разоружения. Политика дряхлеющей империи, готовой разменивать свои прежние фетиши на выгодные контракты. И по этому незатейливому контуру неизменно движется дипломатическая мысль в Кремле и на Смоленской площади уже десять лет. На флаге нашей дипломатии написано: "Когда-то здесь был СССР, без которого не решалась ни одна проблема мировой политики". Продолжая разыгрывать из себя глобального игрока, мы проигрываем партию за партией на ближних подступах. Может быть, хватит хранить верность внешнеполитическому курсу несуществующей страны?