Книги за неделю

Лиза Ъ-Новикова

Когда дважды букеровский лауреат австралиец Питер Кэри выпустил в 2003 году роман "Моя жизнь как фальшивка", критики хором потребовали "выставить" писателю третьего Букера. И поторопились. Каких только комплиментов не отпускали: сравнивали с Джозефом Конрадом, Набоковым и Борхесом. И все неправильно: сам Питер Кэри в интервью только посмеивался. Хоть он и написал историю одной литературной мистификации, но "замахиваться" на Борхеса, признанного специалиста в этой области,— не собирался. Он даже высказался прямее. Мол, один-два Букера это все равно не Нобелевка, а у него подрастают двое сыновей, да и жизнь в нью-йоркской Greenwhich Village, куда они с семьей уже давно перебрались из Австралии, недешевая. Вот и получился роман "Моя жизнь как фальшивка" — гарантированный бестселлер.

Питер Кэри, скромно оценивший свое творение, оказался тысячу раз прав. Одна из главных героинь его книги — "ценностей незыблемая скала". По-старомодному трогательно он верит в то, что таковая еще существует. Здесь герои из страха "польститься на что-нибудь поверхностное" ставят на свою полку только настоящие книги. Здесь издательница поэтического альманаха признается маститому поэту: "Джон, мне так и не удалось опубликовать великие стихи". А Джон на это: "Что ж, дорогая! А я так и не написал великие стихи". Вот главный сентиментальный пуант этого романа. Если бы автор дал своему собственному творению завышенную оценку, он дискредитировал бы саму систему отсчета. Все-таки сотворить свою шкалу ценностей, да еще самому разместиться на ее вершине — на такое способны лишь гении.

Впрочем, гений в романе имеется. Это вымышленный поэт Боб Маккоркл, которого придумал другой поэт, Кристофер Чабб. Придумал как провокацию, хитрую приманку для доверчивого редактора. Но сам попался в эту западню: Боб Маккоркл ожил, зазнался, словно Козьма Прутков, и начал мстить своему создателю, словно какой-то Франкенштейн. История этого преследования, начавшегося в Лондоне и завершившегося аж в Малайзии,— и стала сюжетной пружиной романа. Мало того, оживший фантом стал строчить гениальные стихи: все, что было издевкой, обернулось настоящим шедевром. Ну представьте, что Б. Акунин стал реальным человеком, чтобы вместо положенных ему детективчиков ваять "Войну и мир". Теперь за этими творениями Боба Маккоркла гоняется та самая бедовая издательница поэтического альманаха, что мечтает опубликовать великие стихи. Питер Кэри взял за основу реальную историю: в Австралии действительно придумали такого "Эрна Мэлли", который хоть и не оживал, но шуму наделал немало.

Создавая своего "поэтического Франкенштейна", Питер Кэри не поскупился на занимательные подробности: от картин из жизни лондонского литературного бомонда до диких нравов японской военщины времен второй мировой. Однако "Моя жизнь как фальшивка" читается и как настоящий производственный роман из жизни азартных издателей. Они готовы пройти огонь и воду, чтобы заполучить тот самый, единственный текст, при виде которого от волнения буквально начинают трястись руки. А уж как ждут таких текстов рецензенты, утомившиеся рыться в литературной поденщине.

Новый роман другого букеровского лауреата, Грэма Свифта, хоть и сравнительно свеж, может показаться нарочито старомодным. Это очень европейский роман — причем в самом далеком от нас смысле. Кажется, чтобы настроиться на волну этой элегической прозы, необходима подготовка, сравнимая по продолжительности и тщательности с проращиванием английского газона. Иначе все здесь кажется каким-то пресным. Главный герой — частный детектив, помогающий британским миссис выслеживать их загулявших мистеров. Но "грязного белья" нам не предъявляют. Главная героиня убивает своего мужа из ревности — но нам лишь позволяют догадываться о степени накала страстей. Разлучницей почтенного английского семейства выступает молодка из Хорватии. Но тема противостояния "первосортной" Европы и ее "задворок" намечена едва-едва. В конце-концов действие происходит в Уимблдоне — а о теннисе ни полслова. Хотя лондонская топография и прослежена Грэмом Свифтом со всем тщанием.

Кажется, что этот роман, как вежливый англичанин, скажет тебе "How do you do", поболтает немного о погоде и, к примеру, последней выставке в галерее Тэйт — и вновь застегнется "на все пуговицы". Но почему-то происходит обратное. Иной писатель щедро вывалит наружу все колоритнейшие подробности, поделится самыми потайными мыслями, а роман все равно останется "закрытой книгой". А тут за сдержанностью выверенного минималистического стиля вдруг оказываются все новые пространства: например, знатоки английской литературы обнаружат в "Свете дня" отсылки к классическому тексту Грэма Грина "Конец одного романа". И оказывается, что не надо быть психоаналитиком, чтобы понять, откуда у простецкого частного детектива возникло такое сочувствие к жительнице уимблдонского особняка. Ведь мать героя тоже когда-то стала жертвой измены. Кажется, что этот сдержанный гимн верности только начало и писатель задумал целый цикл, посвященный таким скучным и устаревшим понятиям, как человеческие добродетели. Ведь как уже обыграны в литературе семь смертных грехов. А чем хуже добродетели?

Питер Кэри. Моя жизнь как фальшивка / Перевод с английского Любови Сумм. М.: Эксмо, 2005

Грэм Свифт. Свет дня / Перевод с английского Леонида Мотылева. М.: Издательство Ольги Морозовой, 2005

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...