премьера сериал
Телеканал "Россия" начал показ многосерийного художественного фильма "Мастер и Маргарита" (далее "ММ"), на который продюсеры возлагают такие же рейтинговые надежды, как на предыдущую литературную телепостановку Владимира Бортко "Идиот" (о рейтинге первого дня показа сериала см. стр. 8). "ММ", претендующий на звание главного телесобытия года, легко может переплюнуть даже "Идиота" — как ввиду популярности булгаковского романа, так и ввиду верности режиссера своей умеренной и аккуратной творческой манере. После просмотра первых двух серий в этой верности убедилась ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА.
Материалист Владимир Бортко оказался тем отважным человеком, который снял с культового романа заклятие "неэкранизируемости", традиционно объясняемой вмешательством тех самых высших сил, которые так бесцеремонно управляются с гражданами на страницах книги. Чтобы эти силы нейтрализовать, достаточно просто перестать в них верить, тогда и несчастные случаи на съемках прекратятся, и отснятый материал перестанет исчезать в неизвестном направлении, и все получится именно так, как обещает забубенная радиореклама, которая стимулирует фантазию даже лучше телероликов: "Такого еще не было!", "Обнаженная красавица летает над ночной Москвой!", "Говорящие коты ездят в трамваях!". "Идиота" так лихо проанонсировать не вышло, хотя представить нетрудно: "Недолеченный аристократ возвращается на родину из психушки!", "Безумная содержанка сжигает в камине годовой оборот ПБОЮЛ 'Рогожин'!"
Подобно тому как "Идиот" начинается строго по тексту со встречи в поезде главных действующих лиц, первая серия "ММ" начинается с предупредительного звонка трамвая в спину редактора Берлиоза (Александр Адабашьян) и поэта Бездомного (Владислав Галкин), прогуливающихся на Патриарших. Литераторы педантично делают все, как завещал их коллега Булгаков: пьют легендарную теплую абрикосовую, старательно икают (большую часть нагрузки при этом берет на себя Бездомный) и ведут между собой атеистическую пропаганду, на которую клюет проходящий мимо Воланд.
То, что Олег Басилашвили на роль князя тьмы не слишком подходит, было ясно задолго до премьеры, чисто умозрительно — уж больно у него человечное лицо и честные глаза. Издевательские высокомерные интонации даются ему через силу. Это такой усталый, затравленный советской властью Воланд, немного побаивающийся, что за ним придут из ГПУ. Особо не напрягаясь, сыграть дьявола смог бы, например, Олег Борисов, но ввести его в состав действующих лиц затруднительно по той же причине, по какой невозможно отправить в Соловки философа Канта за его доказательства Божьего существования. Впрочем, крылатой фразы Ивана Бездомного "Взять бы этого Канта да года на три в Соловки!" вы с телеэкрана не услышите, поскольку Соловки для понятности заменены собирательным понятием "лагеря". Отметив с удовольствием, что вот наконец-то хоть на несколько букв постановщик рискнул уклониться от текста первоисточника, наблюдаем дальше, как Олег Басилашвили пытается изыскать в себе внутренние резервы демонизма, а не найдя, поворачивается прямо в камеру и начинает художественную декламацию: "В белом плаще с кровавым подбоем..."
После этого лишенное красок, желтоватое изображение, тонированное сепией, трансформируется в цветное, и на экране появляется всадник Понтий Пилат, имеющий еще более кроткий облик, чем сатана,— облик Кирилла Лаврова, старающегося придать лицу властное выражение, прижимая вниз уголки рта. На прием к Пилату, похожему на секретаря парткома, приводят Сергея Безрукова с длинными волосами, бородой, подбитым глазом и угадывающейся под рубищем плотной комплекцией Саши Белого. Саша Белый рекомендуется как "Га-Нозри" и в ходе довольно продолжительной беседы, во время которой спокойно можно отлучиться поставить чайник (сериал почтительно демонстрируется без рекламных пауз), разводит Понтия Пилата почище, чем князь Мышкин, в два счета доказавший Настасье Филипповне, что она не такая. Услышав, что он производит впечатление очень умного человека, сухонький неврастенический старичок Пилат с облегчением хватается за виски и на глазах добреет, как умеет добреть только Кирилл Лавров. На Патриарших тем временем темнеет, Берлиозу пора под трамвай, и, предвкушая это, Воланд--Басилашвили вдруг включает некую иронию, а в иронии как таковой, даже когда она кажется беззлобной, всегда есть нечто дьявольское, и на этом актер более или менее вытягивает своего сатану-резонера.
Трамвай, которому для драматизма разрешено показаться в красном цвете, выполняет свою роковую функцию с помощью патриотической компьютерной графики и тем самым кладет конец философским дискуссиям, занимавшим почти все 45 минут первой серии. Вторая начинается с довольно дерзкого перемещения в пространстве и украинской отсебятины. "Так, це я" — такой импровизацией встречает почтальона с трагической телеграммой киевский дядя Берлиоза товарищ Поплавский — надо же предъявить любимца публики Романа Карцева, обещая в дальнейшем его отдельный номер. Засим фильм начинает неуклонно скатываться к бенефису другого народного любимца — Александра Панкратова-Черного, комфортно устроившегося в образе Степы Лиходеева.
Менее уютно, наверное, чувствует себя актер, вынужденный лазить по трамваям в костюме кота — получился такой вполне белогорячечный котик, пока, к сожалению, слишком бутафорский, тюзовский, лишенный демонической индивидуальности (будем надеяться, что дело пойдет живее, когда Бегемот примет человеческое обличье Семена Фурмана). Но демонизм режиссеру Бортко не особенно интересен, он потихоньку переводит все его проявления в бытовое русло, и даже Азазелло — Александр Филиппенко, отправляя Степу в Ялту, сверкает своим бельмом, как рассерженный управдом. Впрочем, возможно, этот обыденный, домашний облик зла — часть творческого замысла, а в дальнейшем оно начнет преображаться именно так, как прописано у писателя.
А то, что с писателем этим у режиссера Бортко по идее должен быть контакт, можно судить хотя бы по его "Собачьему сердцу", одной из лучших булгаковских экранизаций, свидетельствующей о том, что телеформат не исключает художественных достоинств. Пока твердо можно сказать одно: при всей кажущейся неторопливой обстоятельности повествования авторы телеверсии "ММ" взяли неплохой темп — в две первые серии фактически уложились восемь глав из тридцати двух, так что главных аттракционов — с летающей обнаженной красавицей или живым человеком, которого прибивают гвоздями к кресту, ждать осталось совсем недолго.