В России в издательстве "Лимбус-пресс" издан роман знаменитого британского писателя. САЛМАНА РУШДИ расспросила о жизни, литературе и религии ЛИЗА Ъ-НОВИКОВА.
— В России вас знают скорее не как одну из ключевых фигур современной британской литературы, но как политического писателя, жертву преследования религиозных фанатиков. Наконец с выходом в издательстве "Лимбус-пресс" романа "Дети полуночи" ситуация изменится. Что бы вы сказали, провожая Салмана Рушди — очень важную политическую персону и встречая Рушди — большого писателя?
— Я вообще-то никогда и не был политическим писателем: что меня интересовало, так это как частная жизнь пересекается и взаимодействует с историей. Мне жаль, что люди в России не знают меня как романиста, и я надеюсь, что публикация "Детей полуночи" сможет изменить эту ситуацию. Честное слово, мне действительно совсем не интересно быть "очень важной политической персоной".
— Как бы вы представили роман "Дети полуночи" русскому читателю?— "Дети полуночи" — это история о мальчике, который верит, что история касается его лично. Это история его семьи, его города, его страны, чьим "близнецом" он является, родившись в тот же день, что и независимое индийское государство. Тема романа — воспоминания, правдивые и нет, кровное родство и столь же крепкое родство любви и ненависти. Роман, как я надеюсь, веселый и в то же время грустный.
— Писатель и политика — мы в России вообще-то специалисты по этой теме. Писатели у нас натерпелись от царей, тиранов и президентов. Что ж, такова писательская доля?
— Что уж говорить, кому как не вам известно, с какой силой писателей вовлекают в политику. Единственный выход тут — не допускать того, чтобы исказили вашу точку зрения.
— А как пришлось вам? Ведь ваши книги сжигали! Как вы это перенесли?— Мне это не понравилось.
— Но в наше время терпящему притеснения писателю все то и дело говорят: "Это у вас пиар". Что бы вы ответили на это? И, кстати, менялось ли отношение к вам ваших друзей?
— Мне кажется, такие предположения абсурдны и оскорбительны. Что касается моих друзей, то в те дни я действительно узнал, что они у меня настоящие.
— Но ведь иногда вокруг писателя создается слишком много шумихи — как, например, в случае с Мишелем Уэльбеком. Как вы отличаете настоящих писателей от фантомов?
— Что касается Уэльбека, это оригинальный и значительный писатель.— "Сатанинские стихи" до сих пор у нас не опубликованы. Из прессы узнаем, что это даже опасно для переводчиков. А вам бы хотелось, чтобы эту книгу опубликовали по-русски?
— Этот роман сейчас публикуют в переводах на множество языков — никаких проблем. Так что, конечно, я хотел бы увидеть его и по-русски тоже.
— Критики говорят о влиянии на "Сатанинские стихи" булгаковского романа "Мастер и Маргарита" — это так? Кто еще из русских авторов для вас значим?
— Действительно, здесь есть связи. Я всегда был огромным поклонником русской литературы, Гоголя и Набокова. И, конечно же, Толстого и Достоевского.
— Каково ваше положение сейчас? По-прежнему ли существует опасность? Где вы живете?
— Я живу в Нью-Йорке и Лондоне. К счастью, уже несколько лет все в порядке.— А как ваше президентство в ПЕН-центре? Как сочетаете эту работу с творчеством?
— А у меня как раз через несколько месяцев заканчивается срок. Я доволен той работой, что мы провели: устраивали международные литературные фестивали, боролись за права угнетенных писателей всего мира, следили за тем, чтобы американские власти не слишком уж усердствовали в нарушении свободы слова и прав человека.
— Вы начинали как "магический реалист". Как потом изменился ваш стиль?— Вообще-то мне никогда не нравился термин "магический реализм". Мой стиль продиктован той реальностью, что я описываю. У одних книг элемент сюрреального сильнее, в других — меньше. Как буду писать дальше, пока не знаю.
— Критики хвалят вас за вашу "стилистическую пиротехнику", а что бы вы сказали о противоположном методе, так называемом "стилистическом минимализме"? Какой из этих методов, по-вашему, стал ведущим в современной словесности?
— Не знаю. Мне нравятся многие "тихие" писатели, как, например, Рэймонд Карвер. Или, конечно, Чехов.
— После "Сатанинских стихов" многие воспринимают вас как эксперта по исламу. Но после публикации романа прошло уже около 16 лет. Как изменилось ваше мнение о месте ислама после 11 сентября?
— "Сатанинским стихам" сейчас 17 лет, и наконец этот роман получил право считаться литературным произведением, а не политической "горячей новостью". Многие люди из тех, что прочли его только сейчас, находят, что он по-прежнему актуален. Чем я и горжусь.
— А что с этой точки зрения скажете о вашем последнем романе "Клоун Шалимар"?
— "Клоун Шалимар" не "постсентябрьский" роман. Это исследование того, как мы влияем друг на друга, причем часто не в силах предсказать, что из этого получится. Это история о любви и мести.
Место действия — Кашмир, Америка и другие места. Но важнее, превыше всего — человеческая история, как это и должно быть.
— Вы считаетесь одной из ключевых фигур, своего рода "крестным отцом" британской "постколониальной" литературы. Вы согласны с такой точкой зрения? Кто из молодых писателей в таком случае достоин вашего "благословения"?
— Писателям не требуются благословения других писателей; во всяком случае, об этом говорит мой собственный опыт. Среди молодых авторов я бы отметил романы Зэди Смит. И еще нигерийский писатель Узодинма Ивеала.
— Вы были замечены в крошечном эпизоде фильма "Дневник Бриджит Джонс". Каково это было — играть самого себя? А были ли экранизированы ваши книги? Что вы думаете о такой возможности? Ваша жена, актриса, приняла бы участие?
— "Бриджит Джонс" — это было весело. Ни один из моих романов пока не экранизирован. Но я живу в надежде. И если такое все же случится, я уверен, моя жена настоит на том, чтобы получить роль.