14 декабря в Париже был похоронен художник Борис Таслицкий. Он умер в доме, в котором и родился, в возрасте 94 лет, большую часть из которых был правоверным коммунистом и борцом за мир во всем мире. Однако никто, даже самые ярые антикоммунисты не бросали в него камни: он, прошедший Бухенвальд, лучше многих знал, что такое верить и бороться — бороться за жизнь.
Работы Бориса Таслицкого хранятся во многих музеях и галереях мира — от лондонской Tate до московского ГМИИ имени Пушкина. Хранятся они и во французских коллекциях, но парижский истеблишмент его не жаловал. Бурное коммунистическое прошлое и дружба с Луи Арагоном не украшали его в глазах нынешней власти. Его не жаловали, но уважали. В 1971-м дали профессорство в Национальной высшей школе декоративных искусств, в 1997-м — орден Почетного Легиона. Но к славе Таслицкого чины и звания почти ничего не прибавили, он вошел в историю искусства рядом с другими очарованными коммунизмом художниками — Пабло Пикассо, Фернаном Леже, Роменом Ролланом, тем же Луи Арагоном, но оставил в ней совершенно особый след — след человека, который рисовал в Бухенвальде.
Борис Таслицкий родился в Париже в 1911 году в семье евреев--эмигрантов из России. В 17 лет поступил в Школу изящных искусств, в 22 стал членом Ассоциации революционных писателей и художников, в 24 вступил в Коммунистическую партию. Он был в хорошей компании и много работал с теми, великими — выставлялся с Пикассо, Леже и Матиссом в фойе театра "Альгамбра", где играли "14 июля" Ромена Роллана, иллюстрировал журнал Арагона и Блоха Ce soir, начал заниматься монументальной живописью. В 1939-м его призвали, в 1941-м арестовали, интернировали, а в 1944-м, на излете войны, а потому в вихре особо массовых репрессий, отправили в концлагерь. Его мать погибла в Освенциме. Он в своем Бухенвальде выжил — говорил, что благодаря рисованию.
На обложке выпущенной Арагоном в 1946-м году книги Бориса Таслицкого "Сто одиннадцать рисунков, сделанных в Бухенвальде" — человек в арестантской полосатой робе, закрывающий голову ладонями, фигура отчаяния, человек без лица. Эта книга стала для художника обвинительным актом обществу и гамбургским счетом самому себе. В ней — портреты арестантов и их палачей. В ней — та воля к жизни, которая заставляла прошедших гитлеровские или сталинские лагеря людей жить долгой и полной жизнью, как бы начиная все сначала за себя и за тех, кто свободы не дождался.
После войны Таслицкий много работал — фрески, картины, графика, книги — и очень быстро реагировал на происходившее в стране. Его работы снимали с выставки за политическую некорректность по отношению к правительству: он не разделил восторгов нации по поводу войны в Алжире; его носили на руках в Советском Союзе: он не стеснялся в эпитетах по поводу режима Пиночета в Чили; он закрашивал десятки метров холста в память о погибших в Сопротивлении и в концлагерях. Он всегда был очень профессионален, был прекрасным рисовальщиком, умело соединял экспрессионистическую нервность с пафосностью идейного реализма, хотя все это давно уже было немодно, а зачастую и очень всем неудобно. Но он оставался таким, каким был всегда,— этот красивый и неравнодушный к миру человек просто не умел говорить тихо.