«Постмодернистское тело — это тело-мутант»

Любая попытка осмыслить социальное или экономическое положение женщин в обществе неизбежно приходит к необходимости разговора о телесности, поскольку женщина в силу исторических причин всегда воспринималась как существо, гораздо более укорененное в собственном природном, физиологическом теле, в противоположность мужчине. “Ъ” поговорил с философом, преподавателем кафедры философии и социально-политических технологий Губкинского университета Анастасией Тороповой о том, как конструируется телесность постмодерна, для чего женщинам нужен деловой дресс-код и в чем проблематичность идеологии бодипозитива.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Исследования телесности, понимаемой как социальный конструкт, в России встречаются нечасто. Это связано с тем, что дисциплины, в рамках которых можно было бы заниматься этой темой, и философия, и социология, в нашей стране, скажем так, гораздо чаще исследовали какие-то другие вопросы. Но тем не менее вы решили заниматься этой темой — вот сейчас готовите к публикации свою книгу под названием «Философия телесности». С чем связан ваш выбор в пользу изучения этого феномена?

— Это был отчасти случайный выбор. Мысль писать кандидатскую работу про тело родилась из нашего с научным руководителем интереса к йоге, практике, направленной как раз на преображение физического тела. Потом, когда я начала подбирать литературу, я довольно быстро столкнулась с проблемой, которую вы упомянули,— что на русском языке статей о телесности человека достаточно мало, в лучшем случае она упоминается авторами как перспективное направление будущих исследований. Поэтому одной из моих задач в итоге оказалось конструирование предмета исследования — в ходе своей работы я поставила себе задачу определить, что же такое телесность. Методом для меня выступила герменевтика подозрения, философская традиция, которая берет свое начало от Фридриха Ницше, Карла Маркса, Зигмунда Фрейда. Они предположили, что реальность устроена иначе, чем она хочет казаться, что у вещей и процессов есть лицевая и изнаночная стороны. С помощью герменевтики подозрения можно ее увидеть и описать. У меня была задача с помощью такого подхода «вскрыть» функционирование телесности в современном обществе, которое принято считать обществом постмодерна.

— И как же вы описали телесность в своем исследовании?

— На мой взгляд, телесность можно описывать как ментальную, воображаемую конструкцию, состоящую из трех уровней, трех образов тела. Как эти образы соотносятся с реальным телом — отдельный вопрос, мы сейчас говорим именно о воображаемом. Итак, первый уровень — наши представления о природном теле, то есть теле, в котором происходят процессы, которые автономны как от личности человека, так и от общества. Слюноотделение, переваривание пищи и так далее. Второй уровень — индивидуальное тело, в котором происходит смычка с сознанием, с нашими переживаниями и ментальными процессами. То есть это тот самый уровень, на котором мы можем на это тело воздействовать, контролировать его, трансформировать. Наконец, третий уровень — образ коллективного тела, который живет в нас в виде предписаний, запретов, идеалов, желаемых образцов, мы всегда себя с ними сопоставляем. Источники коллективных образов — это так называемые значимые другие, авторитеты. То есть когда мы думаем, что сегодня как-то не так одеты, скорее всего, происходит сравнение себя с коллективным телом, которое диктует нам свои предписания.

Изначально я изучала, как эта трехчастная конструкция может определять акционистские тела, потом переключилась на моду. Мне было интересно совместить философский подход, который предполагает серьезность, с такой, казалось бы, легкомысленной сферой, как мода. Еще один параметр моего исследования был связан со сравнением телесности в эпоху модерна и постмодерна.

— Чем она отличается в эти периоды?

— Когда мы говорим про тело эпохи модерна, мы подразумеваем, что существует определенная иерархия. Если концептуализировать, то модернистское тело — это гендерное тело, в котором все четко и иерархично. Эта идея иерархии пришла из эпохи Возрождения, когда интеллектуалы математически, философски, логически пытались обосновать что, по сути, белый европейский мужчина является венцом божественного творения. Все остальные: женщины, мужчины других рас, животные — должны находиться у него в подчинении. И тогда модернистское тело строится на бинарных оппозициях — нормативное и маргинальное, мужское и женское, уродливое и прекрасное, в которых одна составляющая — это норма (мужчина), а другая часть пары как будто немного «ущербная», дефектная (женщина как «недомужчина» в силу приписываемых качеств: эмоциональности, слабости, нелогичности и пр.). А постмодернистское тело — это тело-мутант, оно все время пытается эти оппозиции снять. Например, оппозиция мужское-женское стирается, это продемонстрировал еще знаменитый костюм Мадонны, который сконструировал дизайнер Жан-Поль Готье для исполнения песни «Vogue» во время одного из мировых турне. Он сочетал в себе противоположные элементы гардероба обоих полов: белую деловую рубашку и корсет, брюки и высокие перчатки, то есть вещи деловые и выходные, маскулинные и феминные.

— Значит ли это, что мы сейчас, живя в эпоху постмодерна, освободились от набора предписаний относительно телесности?

— Я бы так не сказала, речь идет скорее о противостоянии двух идеологических систем модерна и постмодерна, которые продолжают определять функционирование телесности. Тело — это символическая область, которую нашпиговывают идеологией различные внешние субъекты. Давайте посмотрим, например, на моду — даже сейчас, когда существует множество модных субкультур, она все равно вырабатывает в человеке послушную телесность. Ведь дискурс модных журналов наполнен прямолинейными указаниями — типа «Чтобы быть самой яркой на вечеринке купи платье от Версаче». Это тоже тип управления.

— Ну все-таки, как вы и сами говорите, сейчас уже возникают разные субкультуры, например бодипозитив, который широко распространился в США в начале 2010-х, а в РФ — после 2015 года, который декларирует отказ от иерархии. В бодипозитиве нам предлагают признать все женские и мужские тела красивыми.

— Я бы сказала так: как только мы начинаем транслировать некоторую норму, то мы уже начинаем устанавливать иерархию и отдаляемся от идей постмодерна. Поэтому бодипозитивщицы очень часто это не акторы постмодерна, это очередная разновидность модерна, которая предлагает новые правила конструирования телесности, новые критерии оценки этого тела, и для того чтобы транслировать эти идеалы, необходимо их особым образом визуально упаковывать. Так, например, несколько лет назад Gucci выпустил рекламу помады, которую рекламировала панк-певица с неидеальными по общепринятым меркам зубами. Казалось бы, вот он, отказ от привычных канонов красоты? Но на самом деле, с помощью такого отказа от одного канона мы продвигаем другой: мы утверждаем, что именно эта помада поможет нам выразить себя лучше, чем все остальные.

— Я хорошо помню, как в 2010-х одной из примет «Живого журнала» были блоги стилистов, которые советовали женщинам, что им носить, чтобы лучше выразить себя. Я помню, мне было страшно интересно их классифицировать — там были и те, кто советовал одеваться в соответствии с «архетипами», и те, кто составлял капсулы, и те, кто продавал палитры с «лично вашими» цветами одежды. Так или иначе, не было похоже, что все эти подходы позволяют решить проблему создания собственного индивидуального стиля, а, наоборот, сами по себе требуют довольно больших усилий.

— Все-таки мы живем в социуме, где тело является символическим полем, на котором можно размещать разные знаки. Но эти знаки как-то должны быть понятны тем, кто, как предполагается, их считывает. Иначе вы становитесь фриком. И эта работа, которая предполагает, что вы из набора существующих знаков сделаете какое-то новое и интересное высказывание, сама по себе может быть довольно трудоемкой.

Хотя понятно, что сейчас появляются пространства, которые относятся к этому благожелательно, где, например, отказ от дресс-кода приветствуется, потому что человек должен с помощью своей одежды выразить свою креативность и свободу мышления. Дресс-код, особенно деловой женский, напротив, предполагает, что тело находится под полным контролем его владелицы. Если волосы, то обязательно тщательно причесанные, иначе может возникнуть подозрение, что эта женщина плохо справляется со своими эмоциями. То же самое с аккуратностью маникюра и так далее.

— Выходит, лозунг «мое тело — мое дело» является, мягко говоря, преувеличением и нашим телом почти всегда владеет та или иная идеология?

— Я бы сказала, что реалистично было бы ожидать, что тело всегда будет находиться на пересечении индивидуального и социального. Хотя философия, как я уже говорила, занималась телом довольно мало, есть отдельные мыслители, которые размышляли как раз над соотношением личного и коллективного в теле человека. Например, французский философ-экзистенциалист Жан-Поль Сартр считал, что человек может быть проектом самого себя, как его душа, так и его тело, но социум будет всегда желать перехватить эту власть. Или, например, Мишель Фуко посвятил бОльшую часть своих работ анализу того, как властные институты — школа, университет, поликлиника, армия и прочие — конструируют человеческие тела. В конце жизни он пришел к идее, что существуют «технологии себя», которые помогут человеку вернуть себе — именно через тело — утраченную свободу.

То есть, с одной стороны, социальные институты формируют нас и наши тела с помощью различных дисциплинарных практик, но мы все же можем выйти в метапозицию, то есть осознать эти влияния. Это нужно для того, чтобы начать использовать все те навыки, которые в нас вложены, чтобы реализовывать себя, но уже по своему собственному желанию.

Интервью взяла Анастасия Мануйлова