28 октября 1993 года пришло печальное известие — умер ученый с мировым именем, профессор Тартуского университета Юрий Лотман.
Он родился в Петрограде 28 февраля 1922 года, учился в Ленинградском университете, но судьба связала его с городом Тарту, который Лотман прославил не меньше, чем Кант Кенигсберг, а Гете — Веймар. Конец 50-х, начало 60-х, Прибалтика — мираж Европы. Состоялся бы Лотман, не попади он в Тарту? Состоялся бы, но иначе. Именно Тарту суждено было стать интеллектуальной Вандеей, оазисом настоящей, без скидок на советскую эпоху, гуманитарной культуры, той самой филологии, в которой, по словам Мандельштама, "вся кровь". В тридцать с небольшим Лотман — профессор Тартуского университета, и входящие в "Ученые записки Тартусского университета" "Труды по знаковым системам", и знаменитые Блоковские сборники становятся ступенями лестницы, по которой из тьмы заброшенности и отщепенства начали подниматься сотни молодых интеллектуалов, поэтов, читателей русской литературы.
1964 — "Лекции по структуральной поэтике", 1966 — "Художественная структура 'Евгения Онегина'". Читал ли Лотман комментарии Набокова к набоковскому же переводу "Евгения Онегина"? В России Набокова прочли после Лотмана.
Почему "структурализм" Лотмана и его работы о Пушкине стали лучом, прорезавшим тьму? Почему чисто научные изыскания отнюдь не ищущего широкой популярности "тартуского затворника" возвращали ощущение подлинности литературе и жизни? Лотман впервые в России стал говорить о литературном произведении гордо и скромно — "текст", и это слово распространилось по всему Союзу: "тексты" начали писать не только критики и публицисты, но все те, для кого литература стала единственным способом выжить.
Он не просто стал ученым с мировым именем, филологом с почти непререкаемым авторитетом, он создал особую "тартускую школу" — с ее строгой, сосредоточенной, кропотливой, внешне суховатой, но неизменно вдохновенной научной работой. "Выпускники Тарту", "ученики Лотмана" — почти что звание. Они преподают в лучших университетах Америки и Европы, пишут и издают книги; "дух Тарту" — им проникались даже те, кто никогда не слушал лотмановских лекций, но шли сюда как в Мекку, зная, что за стенами университета живет тот, чьи книги составили эпоху русской филологии, свободного русского слова.
Есть особое качество жизни и труда, которое становится искуплением для самой трусливой и подлой эпохи.
Слава Богу, что был Бахтин, слава Богу, что был Гумилев.
Слава Богу, что был Лотман...
МИХАИЛ Ъ-БЕРГ