«Пытаясь возродить в нашем обществе тип биржевого дельца»

100 лет назад, осенью 1923 года, в СССР были изменены правила продажи облигаций государственного шестипроцентного выигрышного займа; с учетом не слишком удачного опыта с предыдущим, хлебным, займом и затруднений с реализацией нового размещение стали проводить в жестко принудительном порядке; различные манипуляции власти с гособлигациями наблюдались и в последующие годы, а в результате рынок ценных бумаг стал теневым и богатые становились еще богаче, а бедные — еще беднее.

«Мне сдается, что это самообман»

Весной 1922 года в Москве наблюдалась необычайная картина. Недалеко от Кремля, на Ильинке, толпы людей покупали и продавали то, что, казалось бы, ничего не стоит,— ценные бумаги дореволюционных времен. Ведь еще в 1918 году новая власть отказалась платить по прежним внутренним и внешним государственным долговым обязательствам и аннулировала все обращавшиеся прежде на бирже акции и облигации.

Официальная советская печать признавала, что эта теневая торговля не прекращалась никогда. И не отрицались ни значительное увеличение числа маклеров на Ильинке («кучки нынешних биржевиков группируются по всему тротуару»), ни резкий рост цен на процентные и прочие бумаги:

«Государственная рента, которую никто не хотел брать месяц назад по 5 миллионов (советских рублей.— "История") за тысячу рублей (царских.— "История") — в несколько дней взлетела до 90 миллионов».

Объяснялись эти феноменальные скачки довольно просто.

В Генуе проходила международная конференция, к участию в которой пригласили и представителей советского правительства (см. «Будем ли мы в Генуе выходить замуж»). Немало людей в России и в мире ожидало, что делегация страны, пострадавшей от Гражданской войны и еще не завершившегося голода, ради официального признания Западом большевистского руководства и ради получения иностранных кредитов на восстановление хозяйства пойдет на подтверждение прежних государственных долгов и согласится на компенсации владельцам национализированных предприятий и держателям дореволюционных ценных бумаг. Так что их покупка выглядела отнюдь не бессмысленной. А их основными приобретателями назывались возвращенные новой экономической политикой из исторического небытия предприниматели — нэпманы, которых не могло не волновать постоянное и стремительное падение курса советского рубля:

«Нынешние миллиардеры,— констатировала пресса,— стараются поместить, имеющиеся у них денежные знаки в процентные бумаги, рассчитывая впоследствии, как-нибудь, при помощи передачи иностранцам, получить по ним полностью.

Тогда, конечно, они обогатятся в тысячи раз.

Такой прием представляет собой чрезвычайно азартную игру».

Однако в Кремль поступала информация из Генуи и там знали, что шансы на получение иностранных кредитов тают не по дням, а по часам. Но деньги были крайне необходимы, и заместитель наркома финансов РСФСР Г. Я. Сокольников подготовил план первого советского внутреннего займа, против которого возражал глава правительства — председатель Совета народных комиссаров РСФСР В. И. Ленин, 2 мая 1922 года писавший:

«Мне сдается, что это самообман… Мне думается, что пора бросить вредное самоутешение, поставить на очередь действительно революционные меры, с одной стороны — к увеличению сбора всяких налогов; с другой стороны — по быстрейшему и сильнейшему сокращению штатов.

Следует не останавливаться при этом перед закрытием, частью без означения срока, частью до осени, целого ряда крупнейших отделов в ряде наркоматов и даже того или иного наркомата».

Но Г. Я. Сокольников настаивал на своем. Он утверждал, что выпуск облигаций поможет сократить количество выпускаемых денег и извлечь из обращения часть уже выпущенных.

«Наши деньги обесцениваются быстро,— писал он В. И. Ленину,— и потому, что не могут служить средством накопления. Кто имеет излишек денег — отдает их за грош лишь бы получить твердую ценность».

Такой ценностью в голодной стране предлагалось сделать хлеб: облигации номинировались не в рублях, а в пудах ржаной муки.

Главной трудностью при размещении займа, естественно, было недоверие населения. Ведь доверить свои средства правительству, которое только четыре года назад аннулировало все ценные бумаги, было совсем непросто.

Однако заместитель наркома доказывал, что внутреннее кредитование крайне необходимо:

«Даже капиталистические государства без него обойтись не могут, а уж мы и подавно без этого из дыр не вылезем».

И потому крайне важно сделать первый шаг:

«Препятствием успеху займа может явиться недоверие к тому, что мы обязательства выполним. Это недоверие нужно начать пытаться рассеивать… Удастся ли заем? Если не удастся полностью первый, но будут полностью выполнены взятые обязательства, то второй заем удастся».

Среди членов Политбюро ЦК РКП(б) единодушия по поводу проекта хлебного займа не наблюдалось. К примеру, глава профсоюзов М. П. Томский 5 мая 1922 года писал:

«В основном согласен с т. Лениным, ибо думаю, что это создаст ворох бумаги, "штаты", "аппарат", а не реальную ценность».

Однако в поддержку проекта выступил только что избранный генеральным секретарем ЦК РКП(б) И. В. Сталин.

«Дает держателю крупный доход»

Уже 13 мая 1922 года в газетах появились сообщения о том, что Совнарком вносит в высший законодательный орган — Всероссийский центральный исполнительный комитет (ВЦИК) — «проект внутреннего краткосрочного займа, разработанного Наркомфином».

Проект декрета гласил:

«1. Выпустить краткосрочные беспроцентные облигации первого государственного внутреннего займа в хлебе на 10 000 000 пудов (ржаной муки) с погашением в период с 1 ноября по 31 декабря 1922 года натурой или наличными деньгами по полной рыночной цене ржаной муки в день оплаты в месте платежа.

2. Стоимость облигации займа устанавливается в один, два и пять пудов ржаной муки.

3. Реализация облигаций возлагается на Госбанк по цене, соответствующей действительной рыночной цене хлеба.

4. Облигации выпускаются на предъявителя (безымянные) и могут быть свободно продаваемы, закладываемы и т. п.».

В проекте был и пункт, важность которого в тот момент граждане РСФСР недооценили: «Разрешить Народному Комиссариату Финансов обращать выпускаемые облигации займа на погашение задолженности государственным рабочим и служащим». Мера казалась вполне логичной, ведь задолженность, которую должны были выплатить непрерывно дешевеющими деньгами, пообещали заменить хлебом, пусть и в конце года.

Одновременно большевистские руководители, свято верившие в то, что с помощью правильно подобранных аргументов и слов можно убедить кого угодно в чем угодно, начали массированную пропагандистскую кампанию. К примеру, в «Известиях» 14 мая 1922 года опубликовали статью известного тогда специалиста по финансовому праву профессора Ф. А. Минькова, который убеждал имеющих средства сограждан:

«Формально беспроцентный заем дает держателю крупный доход, ибо первоначальный выпускной курс устанавливается в 90 за 100, что при шестимесячном сроке займа принесет 22 проц.».

Профессор обращал внимание читателей и на то, что точное выполнение сроков оплаты облигаций хлебом гарантировано советским правительством и Наркоматом продовольствия:

«Гарантия своевременной уплаты по займу обставлена так, как это редко бывает.

Наркомпроду предписано в целях точного и незамедлительного погашения предъявляемых к оплате облигаций займа выделить из поступлений по продналогу специальный фонд. Мало того, для безусловного обеспечения погашения облигаций займа Наркомпродом из государственной золотой наличности выделяется специальный гарантийный фонд в размере 10 миллионов золотом».

20 мая 1922 года ВЦИК принял постановление «О внутреннем краткосрочном хлебном займе», а 8 июня появился декрет ВЦИК и Совнаркома РСФСР «О порядке покрытия хлебного займа», положения которого отличались от первоначального проекта. Крайним сроком погашения облигаций вместо 31 декабря 1922 года стало 31 января 1923 года. Получить хлеб можно было не там, где удобно держателю облигаций, а в местах, назначенных губернскими властями. Для предъявивших облигации более чем на 50 пудов отменялось немедленное погашение. Они должны были ожидать выдачи хлеба три недели.

Но главное, обещанная первоначально по облигациям ржаная мука была заменена на немолотое зерно.

Крестьянам, правда, предоставлялось право вносить облигациями продовольственный налог за любую сельхозпродукцию, и все поняли, что на самом деле целью выпуска облигаций было получение с сельских жителей налога намного раньше срока.

Ни о каком доверии народа к власти говорить не приходилось, чекисты сообщали руководству страны о том, что продажа облигаций идет нелучшим образом. Так, о положении в Ярославской губернии в государственной информационной сводке за 27 июня 1922 года говорилось:

«Подписка на хлебный заем проходит слабо. Всего облигаций продано на 157 пуд.».

Несколько лучше шли дела в городах, где под влиянием пропаганды и страха перед голодом в подразделениях Госбанка иногда даже выстраивались очереди за хлебными облигациями. Сыграла свою роль и выплата новыми ценными бумагами не только задолженностей рабочим и служащим, но и части их зарплат.

Вот только погашения облигаций в срок так и не случилось. 17 февраля 1923 года было опубликовано постановление ВЦИК о переносе срока погашения облигаций с 31 января на 15 марта «в интересах мелких держателей 1-го хлебного займа».

Полностью выполнить взятые на себя обязательства власть не смогла. Но деньги, и сравнительно легко, были получены. А аппетит, как известно, приходит во время еды.

«Связывает Советскую власть с трудящимися»

Еще до начала выплат по хлебному займу, 26 октября 1922 года, выступая на IV сессии ВЦИК, Г. Я. Сокольников заявил:

«Перспектива займов, которую мы имеем на 22–23 год, чрезвычайно скромная. Ни о каких крупных, заграничных займах не приходится говорить. Мы предполагаем попытаться произвести в ближайшее время самостоятельные кредитные операции в небольших размерах. Выпуск выигрышного займа предположен в 100 милл. р. золотом, причем за билетом этого займа будет признано 6 проц. годовых и, кроме того, выделяется выигрышный фонд в 10 миллионов золотом».

Одновременно Наркомфин выпуском «золотых облигаций» пытался обойти запрет на размещение советских займов за границей:

«Проценты и выигрыши по этому займу за границей выплачиваются в золоте или в соответствующей иностранной валюте по золотому паритету».

Снова было сказано немало слов о доверии населения, но на сессии ВЦИК говорилось о сроке действия займа в пять лет, а после начала его размещения в декабре 1922 года оказалось, что власти решили увеличить срок пользования одолженными у граждан деньгами вдвое — до десяти лет. И очень скоро в выступлениях и статьях ставшего наркомом финансов РСФСР Г. Я. Сокольникова появились новые нотки.

25 декабря 1922 года, выступая на заседании X Всероссийского съезда советов, он уверял собравшихся, что новый заем «по опыту первых дней будет иметь достаточно успеха». Однако, отвечая на вопросы делегатов съезда, заговорил о том, что подписка на облигации — дело политическое:

«Этот заем, повторяю, кроме своего финансового значения… связывает Советскую власть с трудящимися массами. Тот, кто доверил деньги в долг Советскому правительству, тот, конечно, связал себя с интересами этого Советского правительства. И, с другой стороны, только тот и поддержит этот заем, кто хочет поддержать Советское правительство.

Если человек имеет возможность заем поддержать, но его не поддерживает, то мы сможем и будем это расценивать как отказ от поддержки Советского правительства вообще».

Постановка вопроса таким образом появилась отнюдь не случайно. К тому времени денежные сборы на разные государственные и общественные нужды — от строительства советской авиации до помощи германским и прочим бастующим пролетариям — стали частым и обычным делом, и граждане страны нашли способ противодействия попыткам запустить руки в их карманы. Они на собраниях горячо поддерживали предложения о сдаче денег, объявляли, что подписываются на некую существенную сумму, но затем всеми способами уклонялись от внесения наличных.

Судя по всему, та же картина наблюдалась и в случае «золотых облигаций». Газеты были переполнены рапортами с мест о том, сколько трудящихся подписалось на заем. Но руководители Наркомфина испытывали все большее и большее беспокойство из-за реальной ситуации с его размещением. В печати велась массированная рекламная кампания и публиковались заметки о выигравших в первом тираже огромные суммы. Однако в июле 1923 года Г. Я. Сокольников был вынужден обратиться в ЦК РКП(б) с просьбой о помощи в реализации облигаций.

«Сосредоточить внимание всех органов»

27 июля 1923 года Политбюро приняло решение «О реализации золотого займа», в котором признавалась серьезность сложившейся ситуации:

«Признать необходимым сосредоточить внимание на реализации золотого займа, с тем, чтобы завершить реализацию в указанных НКФ пределах до конца года».

Кроме того, была создана комиссия во главе с председателем Государственного банка А. Л. Шейнманом, включавшая представителей различных ведомств, которой поручили разработать «технику размещения займа, для проведения ее с наименьшим ущербом для рабочих». А вскоре, учитывая особую важность вопроса, комиссию возглавил заместитель председателя Совнаркома А. И. Рыков, во время болезни В. И. Ленина фактически руководивший правительством.

К середине августа 1923 года комиссия завершила разработку техники размещения займа. И в ее представленных Политбюро предложениях говорилось:

«В целях завершения реализации займа к 31 декабря 23 года необходимо сосредоточить внимание всех органов на этой операции.

В первую очередь необходимо привлечь к займу внимание широчайших кругов населения, для чего тиражирование следует производить возможно чаще, не увеличивая в то же время общей суммы выигрышей».

Но главной предложенной мерой стало принуждение к покупке облигаций:

«Ввиду малоуспешности реализации займа в добровольном порядке считать необходимым принятие ряда мер по принудительному внедрению выигрышного займа во все круги населения».

Рабочим и служащим предлагалось вручать «золотые облигации» путем коллективной подписки. То есть на собраниях принимались решения о подписке, а затем с коллектива взимались деньги из зарплаты. Сумма выплаты рассчитывалась заранее, исходя из установленной комиссией шкалы выплат от 3% месячного заработка самых низкооплачиваемых трудящихся до 20% у самых обеспеченных сотрудников. Однако каждому предприятию и учреждению приказывалось купить облигаций «в размере 10% от всей суммы заработной платы». Но делалась и оговорка:

«По отношению к предприятиям и отраслям промышленности, рабочие которых находятся в наиболее благоприятных условиях в смысле оплаты труда,— допустимо превышение 10%-ной нормы размещения займа — по соглашению профсоюзов с хозорганами».

С крестьянами решили поступить еще проще.

3% любых выплат им предписывалось делать облигациями.

А чтобы подсластить трудящимся пилюлю предлагалось:

«Обязать Госбанк и все другие государственные и кооперативные кредитные учреждения, а через НКФин и частные, в том числе и Общества взаимного кредита, выдавать ссуды мелким держателям выигрышного займа в размере не менее 60% номинальной стоимости облигаций и на срок до 3 месяцев».

То есть любой принудительно снабженный облигациями вместо зарплаты мог заложить их и через три месяца не выкупать. В итоге он получал, пусть и меньшие, деньги, а государство или частные кредитные учреждения — облигации с очень значительной скидкой.

Предложения комиссии А. И. Рыкова 16 августа 1923 года были утверждены Политбюро, и уже 3 сентября было принято постановление Совета труда и обороны СССР (СТО) «О порядке размещения выигрышного займа среди рабочих и служащих», которым предписывалось в трехдневный срок после опубликования документа начать реализацию его положений.

На следующий день, 4 сентября 1923 года, Совнарком принял декрет «О принудительном размещении государственного 6% выигрышного займа среди имущих слоев населения», в котором говорилось:

«В то время как рабочий класс путем коллективной подписки принимает деятельное участие в размещении государственного 6% выигрышного займа, участие в подписке на заем со стороны имущих слоев населения далеко не соответствует тем средствам, которые в настоящее время сосредоточены в их руках…

Одновременно с уплатой государственного подоходно-имущественного налога и с выборкой патентов по промысловому налогу — частные предприятия, организации и лица обязаны приобрести в кассе Народного Комиссариата Финансов, в которой производится уплата налога, облигации государственного 6% выигрышного займа».

Самые крупные плательщики подоходного налога, к примеру, должны были после расчета с казной дополнительно приобрести облигаций на сумму 25% от назначенной им налоговой выплаты. А самые крупные владельцы недвижимости — на сумму, равную назначенному им поимущественному налогу. Частные предприятия обязывали купить значительное количество облигаций при оплате обязательного полугодового патента на деятельность.

А на пути уклонистов был поставлен серьезный заслон:

«Кассы Народного Комиссариата Финансов, принимающие подоходно-поимущественный налог и выдающие патенты, обязаны не выдавать квитанции в приеме сумм в уплату подоходно-поимущественного налога и задерживать выдачу патентов впредь до приобретения облигаций выигрышного займа».

В Кремле решили, что принятых мер недостаточно, и три дня спустя, 7 сентября 1923 года, СТО обязал государственные и кооперативные предприятия покупать облигации в том же размере при оплате полугодовых патентов на деятельность.

А вскоре, 18 сентября, нашли и еще один способ принудительного распространения облигаций. Декрет Совнаркома предписывал выплачивать 15% вознаграждения частным подрядчикам, поставщикам и комиссионерам по заключенным прежде договорам облигациями. Причем, как разъяснялось в документе, «уплата части платежей облигациями выигрышного займа не может служить основанием к увеличению цены подрядов и поставок и комиссионного вознаграждения».

«Арестовывая отказывающихся от подписки»

Ответственными за выполнение всех этих мер назначили власти на местах со строгим предупреждением о том, что нужно безоговорочно выполнить «спущенные», как тогда говорилось, каждой губернии планы по продаже облигаций. Как водится, немедленно начались перегибы в принудительном размещении займа, в особенности среди трудящихся. Так что 29 декабря 1923 года СТО был вынужден принять постановление, в котором говорилось:

«Прекратить с 1-го января 1924 года выдачу облигаций 6% выигрышного займа в счет заработной платы рабочим и служащим».

Но давление на остальных жителей страны и предприятия продолжалось и усиливалось. Наркомфин начал, по сути, вести себя как зависимый человек, ищущий средства для своего пагубного увлечения любыми способами. Причем главный из них — принудительное размещение акций — был уже доведен до совершенства.

Следующий, второй выпуск «золотых облигаций» в 1924 году сразу же, без обиняков решили распространять принудительно.

И размеры покупки облигаций увеличили. Одновременно и отнюдь не добровольно распространяли новый хлебный заем, сахарный заем, а также разнообразные местные облигации, которые с разрешения Москвы начали выпускать в губерниях.

А власть находила все новые и новые способы изъятия средств у населения и предприятий. Так, 7 марта 1924 года Совнарком СССР принял решение об обращении 60% резервных капиталов предприятий и организаций в «золотые облигации». Очередные, восьмипроцентные облигации Экономическое совещание РСФСР предписало приобрести тем же предприятиям в том же размере — 60% от резервных капиталов 19 февраля 1927 года. А вскоре все виды накоплений у предприятий стали изымать в государственный бюджет.

Народ роптал, но каждый сопротивляющийся, как и декларировал Г. Я. Сокольников, мог быть объявлен врагом советской власти. В разделе о распространении очередного крестьянского займа информационной сводки полномочного представительства ОГПУ по Северо-Кавказскому краю от 19 февраля 1928 года говорилось:

«Отмечены факты навязывания облигаций займа при расчетах за сданный хлеб, причем заем навязывался не только зажиточным и кулакам, но середнякам и беднякам.

Имели место случаи отказа сельсоветов выдавать справки, регистрировать браки в ЗАГСе лиц, не имеющих облигаций займа.

В отдельных случаях бедняки и середняки под давлением сельсоветов продавали коров, чтобы приобрести облигации займа».

Приводились в сводке и примеры арестов:

«В Дивенском районе уполномоченные принудительно распространяют заем, арестовывая отказывающихся от подписки. Были случаи ареста даже бедняков и быв. красных партизан, 21 января агент Угро по распоряжению нач. райадмотделения арестовал в пос. Махи бедняка, быв. члена ВКП(б) и командира партизанского отряда лишь за то, что он в разговоре с крестьянами заявил, что заем должен распространяться в добровольном порядке».

А из других регионов поступали сообщения о жестоких избиениях и даже убийствах не желающих подписываться на займы. В ответ принимались распоряжения о недопустимости силовых мер при распространении облигаций. Но 15 мая 1929 года Центральным Исполнительным Комитетом СССР и Советом Народных Комиссаров СССР было принято положение о постоянных комиссиях содействия государственному кредиту и сберегательному делу. И низовым подразделениям, в первую очередь при сельских советах, было предписано отвечать за подписку на облигации. А чтобы стимулировать процесс распространения займов, подтвердили, что 10% от поступлений пойдут в местные бюджеты.

Насилия во время непрекращающихся займовых кампаний только усилились.

Во время коллективизации появился способ сравнительно честного изъятия облигаций у накопившей их части сельского населения. У справедливо и несправедливо записанных в число кулаков все эти ценные бумаги конфисковывались. А чтобы выселяемые не использовали знакомых для получения ссуд под залог облигаций, эти операции в районах сплошной коллективизации запретили. В результате пострадали рабочие, пытавшиеся получить хоть что-то вместо навязанных им в качестве части зарплаты бумаг.

А чтобы после отмены этих запретов число ссуд не росло, стали шире применять коллективное хранение облигаций в сберкассах. Полученные цехом или фабрикой в зарплату облигации, минуя руки рабочих и служащих, сразу же оказывались на государственном хранении.

Решения Политбюро о выпуске новых займов стали выглядеть очень своеобразно. В них указывались только сумма и ее распределение между категориями граждан страны, которые должны были купить очередные ценные бумаги.

На этом фоне замены властью одних выпусков облигаций другими — с бОльшим сроком обращения и сниженными процентами — «в интересах трудящихся» выглядели просто мелочью. Отношение советских людей к государственным займам оставалось неизменно негативным. Неизменны были и сообщения прессы, десятилетиями писавшей об энтузиазме, с которым жители городов и сел давали в долг государству.

Но, как оказалось, некоторые предприимчивые граждане увидели в создавшейся ситуации возможность получать значительные прибыли.

«По 8–10 руб. за сторублевую облигацию»

Можно предположить, что толчком к появлению новых способов заработка на облигациях стали действия отдельных нечистых на руку сотрудников сберкасс. После публикации результатов розыгрышей по выигрышным займам они сверяли номера находящихся на коллективном хранении облигаций с опубликованными таблицами, получали выигрыши и подменяли изъятые облигации собственными.

Если у коллектива оказывался список сданных облигаций, в ситуации разбирались милиция и прокуратура. А о результатах следствия и суда писали газеты. И мысль о том, что наличие большого количества облигаций резко увеличивает вероятность выигрыша, причем порой очень крупной суммы, засела в умах немалого числа предприимчивых сограждан.

Рабочие и работницы, сумевшие уклониться от сдачи облигаций на коллективное хранение, пытались продать их хоть за какие-то, порой смешные деньги.

А те, кто солидно зарабатывал или имел теневые доходы, были согласны их купить. Первые сообщения милиции о скупке облигаций появлялись еще до Великой Отечественной войны. После ее окончания случаев скупки, как и случаев изъятия значительного количества облигаций при обысках у теневиков, стало намного больше. Так, 27 апреля 1947 года министр внутренних дел СССР генерал-полковник С. Н. Круглов сообщал руководителям страны об аресте группы лиц, скупавших облигации на рынках Москвы «по цене 8–10 руб. за сторублевую облигацию с целью получения по ним выигрышей».

Чтобы пресечь эти операции, в 1949 году Верховный суд СССР признал подобные деяния уголовным преступлением, но это привело, как констатировали милиционеры, только к росту скрытности скупщиков и снижению цены на сторублевые облигации до 5 руб., что делало их приобретение еще более выгодным.

Среди скупщиков появились и настоящие рекордсмены, и об одном из них — А. Е. Кукине — «Огонек» в 1956 году писал:

«Как выяснилось на следствии, мошенник, скрывавшийся под маской колхозного агронома, систематически, начиная с 1947 года, скупал облигации займов по пониженным ценам.

Эти спекулятивные операции гарантировали Кукину постоянный доход от выигрышей по тиражам не менее чем по пятьсот тысяч рублей в год.

Обманывая государство, нарушая законы, он непрестанно обогащался, пытаясь возродить в нашем советском обществе тип тунеядца — рантье и биржевого дельца».

Под стать была и его собственность. Он оказался «владельцем комфортабельной дачи, купленной незадолго перед тем за 280 тысяч рублей, и двух легковых автомобилей — "ЗИМ" и "Победа"».

Приличные дачи нашлись у сына и дочери Кукина. Интересные результаты дал и обыск:

«После долгих поисков в сарае под грудой досок был обнаружен тайник. Там хранились чемоданы с облигациями».

У агронома было найдено облигаций на сумму 9 176 880 руб. А наличных денег и сберкнижек — на сумму 736 190 руб. Описанное имущество А. Е. Кукина оценили в 1 140 000 руб.

Всего же милицией за 1955–1956 годы у отдельных скупщиков и их групп было изъято облигаций на 99 млн руб.

История с новым теневым рынком ценных бумаг, как считалось, закончилась в 1957 году, после нового отказа правительства платить по своим обязательствам. Ведь накопившийся с 1922 года долг народу оказался настолько велик, что власть не могла обслуживать его. И с иглы внутренних госзаймов пришлось слезать.

Но выпущенные уже после этого решения облигации продолжали продавать и покупать по сниженным ценам. А после того как появилась уверенность, что облигации 1961 года все-таки отменять не будут, они превратились в одно из платежных средств все у тех же теневиков.

В последние годы появилось немало исследований по истории советских облигаций. Анализируются различные аспекты проблемы. Однако лишь редкие специалисты упоминают о влиянии эпопеи с принудительно размещаемыми займами на уровень производительности труда в СССР, качество продукции, сельхозпроизводство и действительное, а не декларируемое свыше отношение народа к власти.

Евгений Жирнов