Призрак изобилия
Как на ВДНХ вернулся пафос
ВДНХ в следующем году отмечает 85-летие. Это место проектировалось как выставка достижений будущего и на протяжении всего своего существования демонстрировало посетителям образы грядущего достатка, какими они представлялись в разные эпохи,— то в виде дружбы народов, то в виде шашлыков. Иван Давыдов прогулялся по ВДНХ с начала 80-х до наших дней, из советского счастья в постсоветскую разруху и обратно, и посмотрел, как эти образы утрачивали пафос и обретали его снова.
80-е
Фото: Игорь Михалев / РИА Новости
80-е
Фото: Игорь Михалев / РИА Новости
Трудно описать, что такое пафос. Словарные определения не спасают, хотя словосочетание «пафосный чувак» понятно всякому. Или, допустим, «пафосный кабак». Пафосность кабака, кстати, легко определить, оценив количество заседающих в нем пафосных чуваков с соответствующими спутницами.
Но я почему-то уверен: окажись современный москвич на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке сталинских времен, даже и он сообразил бы, что это место пафосное. А ведь современные москвичи не самые сообразительные люди на свете, знаю по себе и заявляю ответственно.
Она, конечно, как Москва, не сразу строилась, постепенно обрастала чугунными колосьями и прочими знаками изобилия, цветущими среди павильонов, заставляющих вспомнить учебник по истории Древнего мира. Отсылка — сделанная, конечно, неосознанно, помимо воли созидателей,— к величию рабовладельческих империй прошлого. Не без пошлости, но пафос не бывает без пошлости, тут пуристу стоит смириться.
И, в общем, понятно, в чем пафос. Понятно, для чего все эти дутые металлические початки, гроздья каменного винограда и статуи быков-производителей. Это обещание. Не все ведь можно сказать вслух, но здания и монументы тоже иногда превращаются в слова. Советский человек однажды забудет, что такое голод,— вот он, пафос. Вот о чем на самом деле пели свинарка и пастух. Впрочем, этого своего обещания сталинский режим сдержать не смог.
Сам я этого всего не видел, я, понятное дело, видел уже ВДНХ. Больше сорока лет я смотрю время от времени на эту выставку. Я рос, она старела и даже, как казалось, умирала. Теперь все наоборот.
Фото: Джус Александр / Фотоархив журнала «Огонёк» / Коммерсантъ
Фото: Юрий Левянт / РИА Новости
Фото: Савин Михаил / Фотоархив журнала «Огонёк» / Коммерсантъ
Фото: Басалаев Александр / Фотоархив журнала «Огонёк» / Коммерсантъ
Фото: Штейнбок Марк / Фотоархив журнала «Огонёк» / Коммерсантъ
Фото: Александр Поляков / РИА Новости
Первый взгляд — восторженный взгляд ребенка. Мне было лет шесть. Вокруг — идеальный Советский Союз в миниатюре. Неудержимая дружба народов и бесконечные достижения народного хозяйства. И живой Карандаш в Зеленом театре. Я застал. Поход на его выступление стоил мне поездки на пони. «Хочу на понях!» — так формулировалось требование, но мама осталась непреклонной. Она до сих пор считает, что была права тогда. Карандаш, легенда, успели увидеть. Наверное, это и правда круто: маленький человечек бегал по сцене, за ним — маленькая черная собачка. На трибунах смеялись. Я ничего не понимал и грустил. Я-то хотел на понях.
И огромные, как горы, как иные планеты, свиньи в павильоне «Свиноводство». И павильон «Космос», обещавший, что скоро путешествие к иным планетам станет таким же легким, как воскресная поездка на ВДНХ из нашего подмосковного городка. Я верил. Я не сомневался.
Интересно, а вот советские люди 30-х, созерцавшие железные колосья,— они верили, что забудут однажды слово «голод»? Не важно, счастливый советский ребенок из начала 80-х ни о чем таком, конечно, не мог задуматься. Слова «пафос» еще не было в его лексиконе, но не было и сомнений в том, в чем пафос выставки. Мы живем в лучшей стране на свете. Впереди — сплошная череда успехов, не особенно понятный, но неизбежный и желанный коммунизм (возможно, мороженое будут давать бесплатно и за ним не надо будет давиться в очереди, разве это плохо?). А если враг рискнет проверить нашу силу…
Вокруг кипела борьба за мир, однако мы с мальчишками точно знали, что впереди — грандиозная война, в ходе которой врагу сначала будут сопутствовать успехи. Но мы возьмемся за оружие и, совершив массу подвигов, дойдем до самого Вашингтона. Попутно погибнув, но это не важно. Все равно потом выйдем на парад. Как? Да не знаю, как, но как иначе-то? По-другому просто не может быть.
Потом что-то случилось. Со мной — понятное, я подрос. Со страной — нечто менее понятное. Понятно было к концу 80-х только одно: с достижениями народного хозяйства дела обстоят не особенно как-то хорошо. А уж про дружбу народов лучше и не заикаться. Пафос кончился, выставка потеряла смысл, каменные плоды осыпались с пригорюнившихся дворцов, а внутри ненужных павильонов, выжимая постепенно прежние экспозиции, начали гнездиться торговцы всяким хламом.
Я бывал там часто и упадок наблюдал вблизи: не знаю, почему, но в выросших вдоль аллей ларьках обильно торговали книгами, страну накрывало книжное цунами, верилось, что наше дело — прочесть все то, что раньше здесь не печатали. Вот прочтем и устроим уже что-то нормальное. Отцы не справились, и деды не справились, у нас получится. Книги влекли, а ВДНХ была одним из мест, где книги водились.
Позже, в нулевых, из хаоса начал прорастать порядок. Стихийные рынки уступали место торговым центрам, слово «пафос» стало наполняться новым смыслом, и пафосные чуваки со спутницами осели в пафосных заведениях. А вот ВДНХ (ее переименовали в ВВЦ, но новая кличка не прижилась, я ни разу не слышал, чтобы кто-то сказал: «Поедем на ВВЦ») оставалась заповедником 90-х. Разруха усугублялась, в павильонах по-прежнему шла бойкая торговля всяким нужным для крестьян товаром. Макет империи раскололся с империей вместе, собрать осколки не получалось, да никто особенно и не пытался.
Примета (милая) лужковских времен: почти на каждом павильоне — вывеска «Мед». «ВДНХ оккупировали пчелы, похоже»,— сказал мне однажды приятель, с которым мы бессмысленно шатались среди имперской разрухи. Или не вовсе бессмысленно. Еще один специалитет выставки из тех счастливых лет — шашлычные с зазывными меню, в которых — ничтожные цены. Когда расплачиваешься, узнаешь, что цена — за сто грамм, и счет в итоге получается внушительный. Мы знали смысл игры, но все равно шли: во-первых, интересно, это ведь лотерея, никогда не угадаешь, на сколько ты на самом деле влетел; во-вторых, шашлыки были вкусные.
Лужкова иногда охватывал реставраторский жар, он пытался что-то восстанавливать, но именно так, как умел, по-лужковски: мог, например, оклеить уродливыми пластмассовыми нашлепками изящные, однако облупившиеся колонны. Хаос усиливался, разруха побеждала, брызги подступавшего нефтяного великолепия не долетали до ВДНХ.
Собянин к делу подошел по-другому: торговцев из храмов сталинского изобилия изгнали, павильоны начали восстанавливать в соответствии с сохранившимися чертежами, былое великолепие возвращалось, а вот смысл — нет. Даже урбанистов туда запускали, но и эти мудрецы не смогли ответить на вопрос, зачем новой стране огромный макет старой страны. Большой парк с красивыми домиками — да. Понятная жизнь в отдельных точках этого пространства — да. В павильоне «Космос» теперь музей, который лучше советского. В павильоне «Казахстан» можно узнать, как процветает Республика Казахстан. В павильоне «Армения» — попробовать армянские вина и коньяки с армянскими же закусками (модное, кстати, место у понимающих людей, в выходные не протолкнуться). В павильоне «Белоруссия» — купить белорусскую колбасу или что-нибудь льняное, некрасивое, зато добротное. В павильоне «Украина»… А, нет, пардон, павильона «Украина» больше нет. Там — павильон «Слово», посвященный истории русского языка. Говорят, отличные филологи готовили экспозицию, но я почему-то до сих пор так и не зашел внутрь.
Вокруг вскипал, как констатировали многие, иные — с ужасом, а иные — с восторгом, реставрационный проект, но макет империи оставался памятником на могилке империи. Памятник можно и отреставрировать, но жизни ему это не добавит.
И так было — буквально — до последних дней. До открытия выставки «Россия». Временные павильоны заслонили собой сталинское каменное великолепие, и в них будущее уже наступило. «Будущее уже наступило» — это надпись на стене как раз в одном из временных павильонов, который рассказывает об успехах госкорпораций. Чуть дальше в том же зале еще одна надпись — «По решению президента». Если их соединить — обретешь утерянный пафос.
Союза нет, но Россию можно прочесть как Союз. Я снова (почти как в детстве) внутри макета идеальной империи, где всем хорошо — и старикам, и молодежи, и спортсменам. Где цветут наука, культура и кулинария. Где каждый регион — включая новые — рай для туристов и для местных жителей тоже рай. С достижениями народного хозяйства проблем нет. С дружбой народов — тем более.
И еще нет того самого, главного события, которое определяет настоящее. Даже Владимир Соловьев с огромной медиапанели говорит о достижениях импортозамещения, а не о том, о чем он ежедневно говорит из телевизора. И все логично — это же будущее.
Великолепие — есть. Эмоций — хоть отбавляй. Некоторая пошлость тоже присутствует. В общем, пафос вернулся.
Правда, вернулся он во временные павильоны, которые в апреле следующего года, после президентских выборов, разберут. Снова открыв для наблюдателя сталинские павильоны, остатки рассыпавшейся мозаики. Они — навечно.
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram