Невечные ценности
В Парижской опере меняются правила игры
В Парижской опере состоялся ежегодный конкурс артистов балетной труппы, рассчитывающих на продвижение в иерархии. Соревнование, куда даже критики обычно допускаются весьма избирательно, впервые проходило под председательством нового худрука балета Хосе Мартинеса и впервые по новым правилам. О смене традиций и нравов — Мария Сидельникова.
Фото: Дмитрий Лебедев, Коммерсантъ
Фото: Дмитрий Лебедев, Коммерсантъ
Ежегодный конкурс в Парижской опере — уникальное явление в балетном мире. Ни в одном другом театре подобного нет. В России политика взращивания солистов иная — более субъективная и нерегламентированная: все подчинено «видению» завтруппы, балетмейстера, худрука. За будущего солиста хлопочут либо репетиторы, опекающие артиста с родительской заботой, либо его присматривают еще на школьной скамье. В кордебалете в этом случае, как правило, не задерживаются: с первого же сезона получают сольные партии, которых в иных театрах ждут годами.
В Парижской опере другая философия. Лицо и мощь труппы определяют не солисты, а кордебалет, поэтому будь ты хоть семи пядей во лбу, обойти массовку не получится. Да никто и не стремится. С тем, что до сольных партий надо дорасти — и технически, и актерски,— артисты не спорят. Другой вопрос — какой ценой и сколько это отнимает времени. Ежегодный конкурс — одна из тех традиций, на которых держится вековая мифология Парижской оперы. Первое официальное упоминание относится к 1860 году, среди инициаторов «Свода правил» значится только-только вышедшая на пенсию Мария Тальони, среди прочих «жюрил» и Люсьен Петипа, брат Мариуса Ивановича. С тех пор менялись названия классов-ступеней в иерархии, но сам принцип ни разу не ставился под сомнение. Не будучи обязательным, конкурс тем не менее остается единственным способом продвинуться по карьерной лестнице, а потому выступает гарантом против произвола руководства. Так что каждый ноябрь взрослые артисты-честолюбцы, трясясь как дети, выходят на пустую сцену Дворца Гарнье, чтобы доказать, чего они стоят.
В золотом зале, обычно оживленно жужжащем на разных языках, непривычно тихо. Все разговоры шепотом, партер пустой, поверх кресел сооружен импровизированный стол для жюри. За ним десять человек: пять артистов труппы, выбранных по жребию, два сторонних уважаемых балетных деятеля (худруки других компаний, хореографы) и три представителя дирекции. Остальным вход в партер закрыт. Педагоги, пресса, артисты (а на конкурс слетается полтруппы) занимают места на балконе. Ложи достаются родственникам и редким приглашенным. Конкурс проводится за закрытыми дверьми два дня. Сначала — девушки, следом — юноши. Выступают по классам, совсем как в школе, только здесь классу соответствует ступень в иерархии. Прошлый сезон выдался урожайным на пенсии-уходы, следовательно, освободились места. Артисты — загримированные, в костюмах, все, как на спектакле,— представляют на суд жюри две вариации: одну обязательную, классическую (девушкам в этом году достался «Корсар» Петипа и «Раймонда» Нуреева, юношам повезло меньше — они вгрызались в текст па-де-де Чайковского Баланчина и «Марко Спада» Лакотта). Вторая вариация на выбор соискателя, но из репертуара Оперы. Однако и тут перевешивает классика (на «живого» хореографа решилась всего пара человек). Вердикт жюри выносит без обсуждений, присваивая конкурсанту места с первого по шестое. Результаты становятся известны тут же, в антракте. Во время конкурса недопустимы аплодисменты, все строго регламентировано, подчеркнуто сухо и церемониально.
Иерархия в Париже пятиступенчатая, как и в большинстве мировых театров. «Кадрили», корифеи, «сюжеты», первые танцовщики и, наконец, этуали (в русской традиции в Большом театре — кордебалет, вторые солисты, первые солисты, ведущие солисты и, наконец, балерины и премьеры). Чем выше ступень, тем больше возможностей, начиная от ролей и зарплаты, заканчивая бытовыми удобствами (гримерки, место в самолете и прочее, в Париже все это тоже закреплено в табели о рангах). Примерно до середины прошлого века иерархия соблюдалась беспрекословно: нет ранга — нет сольных ролей. Но сначала Раймон Франкетти, а следом Рудольф Нуреев, будучи худруками, стали распределять партии не только по чинам, но и по талантам. Практика эта получила официальное признание. В коллективном договоре Оперы записано, что каждый артист может быть задействован в любой роли, согласно творческим нуждам, а не принадлежности к классу. Иерархия, однако, сохранялась, и конкурсная основа — тоже, разве что обязательный экзамен раз в полгода заменили на ежегодный конкурс по желанию.
И желание оказалось величиной переменной. Артисты нового поколения (плюс-минус ровесники нынешнего века, они сегодня составляют костяк балетной труппы Парижской оперы) — люди с иной шкалой ценностей, которая выстраивается все больше по горизонтали. Опера — дом, но далеко не единственный, профессия — служба, а вовсе не служение, и экзамен они сдают не раз в год, а каждый вечер на сцене. Ярым противником конкурса выступал бывший руководитель балетной труппы Парижской оперы Бенжамен Мильпье, который со всех трибун призывал его отменить как атавизм. На деле у него ничего не вышло, но его идеи сильно повлияли на других. Как результат — уход молодых артистов из труппы. Самый яркий пример — Марион Барбо, известная многим как главная героиня фильма «В теле» Седрика Клапиша, а балетоманам — как прилежная балерина, открывшая в себе страсть и смелость к современным языкам (руку к этому открытию приложил режиссер Дмитрий Черняков, разглядевшей в ней — танцовщице кордебалета — свою Мари для «Иоланты / Щелкунчика»). Десять лет подряд эта уникальная артистка не могла пройти годовой конкурс и перейти из «сюжетов» в первые танцовщицы. «После таких сольных партий возвращаться в кордебалет — это утомительно и изматывающе, прежде всего для тела. Про настроение и мотивацию — лучше промолчу»,— говорила она в интервью “Ъ” (подробнее см. “Ъ” от 21 мая 2019 года). В итоге, когда ступень «первой танцовщицы» была взята, она ушла в академический отпуск и сейчас работает с современными хореографами.
Плоды работы Мильпье десятилетней давности сегодня приходится пожинать Хосе Мартинесу. Экс-этуаль Оперы, только вставший у руля, старается применить присущую ему балетную гибкость: и артистов услышать, и систему сохранить. В этом году по инициативе «сюжетов» переход по конкурсу на ступень выше, в первые танцовщики, впервые был отменен. Повышение становится правом худрука и будет происходить так же, как и назначение в этуали: худрук предлагает, генеральный директор утверждает. Мера эта временная, введена в качестве эксперимента на текущий сезон-2023/24 и выглядит скорее уступкой артистам, чем системной реформой. А она тем временем зреет, и не один год.
Сегодня у Парижской оперы образцовая репутация универсальной труппы, в ее репертуаре классика XIX и XX столетий давно соседствует с современной экспериментальной хореографией. Более того, внутри труппы сложилась сильная группа артистов, незаменимых в современных постановках и неприметных в классике. Стоит ли их судить по количеству туров и чистоте приземлений в нуреевских вариациях или дать им раскрыться в соло Кристал Пайт или Пины Бауш, требующих не столько балетной техники, сколько яркой индивидуальности и телесной свободы? Возможно, сейчас самое время отделить «классиков» от «современников». Глядишь, и на конкурс выстроятся очереди.