"Первый после бога" (2005 *) Валерия Чигинского — один из фильмов, появление которых легко объясняется необходимостью освоить бюджет, выделенный Министерством культуры на создание патриотических опусов к 60-летию Победы. О войне у авторов никаких собственных мыслей нет, реконструировать эпоху некогда, да и лень, их представления о советской эпохе — мешанина газетных штампов. Сценарий написан на одном дыхании в том смысле, что авторы его, кажется, даже не перечитывали. Иначе трудно объяснить, что вообще делает в фильме Танька, юная ленинградка, после снятия блокады "направленная" работать официанткой на базу советских подлодок в побежденную Финляндию. Ее закадровый голос объясняет зрителям, что к чему, и признается в восхищении геройским капитан-лейтенантом Александром Марининым, списанным с капитана 3-го ранга Александра Маринеско: созвучие с именем известной писательницы случайно, но характерно для невменяемого состояния авторов фильма, а за что они понизили героя в звании, известно только богу. Вообще-то считается, что если чей-то голос звучит за кадром, то это голос главного героя: зрители должны идентифицировать себя с ним и видеть события его глазами. Василий Чигинский смело покончил с этим предрассудком. В действии Танька вообще не участвует, авторы о ней забывают, иногда спохватываются и выпускают на экран: она бегает по берегу и буравит взглядом балтийскую волну. Еще циничнее, чем над начинающей актрисой Елизаветой Боярской, господин Чигинский поиздевался над Дмитрием Орловым и самим Маринеско. Кажется, актер попал в руки гримера, накануне посмотревшего "Жмурки" Алексея Балабанова: бравый моряк выглядит совершеннейшим неандертальцем с узким лобиком, занавешенным челкой, с пухлым, инфантильным ртом, постоянно полуприкрытыми глазами и клоком волос, выжженным перекисью, что, очевидно, символизирует раннюю седину. Зато о конъюнктуре Василий Чигинский не забывает: без реверансов в адрес РПЦ в наши дни никак. Вот и навязчиво крестится перед каждой трапезой боящийся моря морячок, а у Маринеско обнаруживается брат-монах, да еще и бывший колчаковский офицер. Вокруг брата вертится основная интрига фильма: особист с лицом усталого грузинского князя неутомимо травит и мордует капитана, подозревая в связях с братом. Не испытывая особых симпатий к особистам, сомневаюсь, что они занимались такой откровенной лажей, тем более что Маринина-Маринеско можно спокойно прихватить и за дело. Пьянствуя на берегу с приблудной шведкой и сломав, чтобы зрители посмеялись, кровать в пылу страсти, он сорвал боевое задание, из-за чего погибла другая подлодка. Но это тоже конъюнктура: в новом кино особисты, а не немцы — главный враг истинно православных коммунистов. Впрочем, в остервенении особиста есть что-то личное, по-индийски мелодраматичное. Он намекает, что знавал родителей героя, с таким выражением лица, что понятно: знакомство состоялось в расстрельном подвале. Вся эта чекистская оперетка — дурной сон о советском прошлом, не знающий разницы между годами и десятилетиями. Маринеско говорит, что его родители приговорены в 1920 году к заключению без права переписки, но это эвфемизм 1937 года. А вот заставлять морячка отрекаться от отца-священника в 1945 году особист вряд ли стал бы: чай, не двадцатые, сам патриарх в Кремле со Сталиным чаи гоняет.
Впрочем, с прошлым не ладится даже у великого визионера Вернера Херцога, хотя сюжет "Непобедимого" (Unbesiegbar, 2001 **) чисто херцоговский. Исполинской силы местечковый кузнец Зиша Брейтбарт в начале 1930-х годов обращает на себя внимание циркового антрепренера. Он становится звездой берлинского варьете и протеже Хануссена, личного астролога Гитлера, изображает на сцене арийского "Самсона". Даже признание в еврействе, инфантильный вызов наконец-то замеченному им антисемитизму рвущихся к власти наци, не портит его карьеру: в кабаре устремляется еврейская буржуазия. Войдя во вкус, Зиша открывает тайну Хануссена: он тоже еврей. Хануссена уводят на "прогулку" в лес киллеры-штурмовики, а Зиша возвращается в местечко, где проповедует скорую катастрофу и необходимость сопротивления, но глупо погибает по собственной вине. Но эту историю, где переплелись и закатный берлинский декаданс, и проблема вопиющего непротивления евреев холокосту, Херцог прилежно и линейно пересказывает без страсти, без надлома, без озарений да и без особого смысла. Случай из жизни: вот такая история случилась с кузнецом Зишей. Прежнего Херцога в "Непобедимом" не узнать никак. Возможно, его опустошила смерть постоянного актера и альтер эго Клауса Кински, но даже в таких актерах, как Тим Рот и Удо Кир, нет, увы, ни капли инфернальности.