Прочитала Анна Наринская
Вышла книга стихов Мишеля Уэльбека. Называется "Rester vivant" — "Оставаться живым". Стихи — товар сейчас особым спросом не пользующийся. Но тут издатели посчитали, что от Уэльбека и стихи сгодятся. Ведь трудно назвать другого современного автора со столь бесспорной репутацией: на него ссылаются умничающие модники и его ценят люди, которые вправду читают книжки. С системой взглядов, представленной в книгах "Элементарные частицы" и "Платформа", принято считаться, оценивая не только другие книги, но и кинофильмы, и произведения современного искусства. Изощренно издевающийся над современным истеблишментом Уэльбек, как оно зачастую и случается, стал чуть ли не обязательным элементом светского small-talk, принадлежностью элитарного культурного пэкиджа.
Так вот, теперь мы можем прочитать стихотворения этого автора, некоторые в прозе, а некоторые в рифму и даже как бы просто песенки. Схожесть русского текста стихотворений с песенками можно было бы свалить на переводчиков, один из которых — разызвестнейший автор рок-текстов Илья Кормильцев, но не приходится. Потому что со всей очевидностью так и задумано, нет, выведено, выпето, сильно заикающимся, как известно, Уэльбеком. Потому что такой уровень наивности, инфантильности и самолюбования на сегодняшний день только в песенках и возможен.
Причем эти строки ровно с таким же успехом могли бы написать уэльбековские персонажи, те самые, что ищут убежища от душной бессмысленности сегодняшней жизни в сексуальных экспериментах, пытаются преодолеть человеческую разобщенность, вооружившись профессиональным садомазо-инструментарием, или просто предаются мрачному отчаянью, упиваясь собственной отверженностью. Стихи стали бы вполне логичным дополнением любого его романа на манер того, как "Стихотворения Юрия Живаго" оказываются частью образа пастернаковского героя.
А так они становятся частью образа самого Уэльбека, написавшего эти стихи, когда ему было за тридцать, с интонацией шестнадцатилетнего подростка, эдакого мрачноватого прыщавого вундеркинда. Он уверен, что "жизнь — серия испытаний на прочность", и что "предстоит страданье, что бы я ни сделал", и что "счастья не стоит бояться — его нет". А на ночь, падая в свою одинокую кровать, "я Канта перечту, а день свой вспоминать, как вскрыть нарыв". Перечтет, заметьте.
В общем, выходит, что стихи Уэльбека про неизбежность страдания, про кровь и сперму, без которых, понятное дело, никуда, про ночи проведенные отчасти за чтением Канта и Шопенгауэра ("о, Шопенгауэр, я мысленно с тобой... сей мир безвыходен"), отчасти наедине с резиновой куклой, действуют на читателя умиротворяюще и даже обнадеживающе. Потому что ведь нам же всем хотелось, чтобы жил где-нибудь такой вот персонаж. Но не верилось. Не верилось, что сидит где-то в шотландских утесах нелюдимый такой человек. Пишет мрачные книжки про онанизм, секс-туризм и теракты, а душа у него наивная-наивная, нежная-нежная, испуганная-испуганная.